Канон, как это было показано в предыдущей части нашей статьи — это точно выраженное Церковью правило поведения. В каноне мы видим обращенность к внешним действиям человека; в заповеди — к внутреннему, духовному «деланию» человека. Каково же отношение внешнего к внутреннему, которое, очевидно, значительно важнее первого? Какова их взаимная связь? Это те вопросы, от правильности ответов на которые зависит весь ход рассуждений об изменяемости канонов.
Дихотомия канона и заповеди, внешнего и внутреннего похожа на дихотомию обряда и поклонения Богу «в духе и истине»,существующую в богослужении. И как в отношении канонического права можно часто слышать предложения изменить что-либо для освобождения Церкви от тех «оков»,которыми каноны ее излишне связывают, так и в отношении богослужебного устава можно услышать идеи о необходимости его сокращения — по тем же причинам. Подоплекой всех этих предложений и в каноническом праве, и в литургике является явное или неосознанное предположение, что внешние правила, канонические или обрядовые — тяжеловесны и неудобоносимы, что им в Православии придано более высокое значение, чем заповедям или призыву Спасителя поклоняться Богу «в духе и истине». Задается вопрос: не убивает ли «буква» в Православии «дух»?
Ответы на эти вопросы о связи внешнего и внутреннего можно найти в литургике — на примере проблемы сохранения существующего обряда, то есть порядка богослужения, предписанного богослужебным Уставом. Доцент А.И. Георгиевский в статье «Смысл обряда» спрашивает:«…правы ли мы, усердно защищая обряд? Не следует ли совсем устранить обряд изнашей христианской религии, как устранили-же его, в значительной степени,лютеране и многие секты? Или, может быть, нам откинуть наш обряд и заменить его каким-нибудь другим и лучшим, как заменяют одежду, которая устарела? Непохоже-ли, что и у нас крыша обряда, воздвигнутая над зданием веры, оказалась чрезмерно тяжела и грозит задавить постройку?»[1]. Разрешение этих недоумений А.И. Георгиевский находит в Евангелии : «Сие надлежало делать и того не оставлять» (Мф. 23, 23), — «вот определённый взгляд Господа на взаимное отношение внутренней и внешней стороны религии»[2]. Георгиевский пишет, что совершенствование души является главным в религии, но в то же время нужна и соответствующая внешняя форма, в которой душа может высказаться. «Не вливают вина молодого в мехи ветхие, а иначе прорываются мехи и вино вытекает, и мехи пропадают;но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое» (Мф. 9, 17). Толкуя этот евангельский образ, автор пишет: «Вино, — это сама религия, ее сердцевина, ее существо; мехи ее — внешняя сторона, форма, обряд»[3].
Но как быть с поставленной выше проблемой присвоения внешнему слишком высокого значения? А.И. Георгиевский указывает: «И то же читали мы: «Буква убивает, а дух животворит». Но буква убивает тогда, когда в ней ослабевает запечатленный ею дух. Когда же растёт из глубины крепкого и животворящего духа, тогда и она живет и красуется и благоухает как прекрасный цветок, растущий на живом и сильном стебле. Невозможно прожить без «буквы» в условиях этого мира»[4].
Литургическое сравнение обряда с мехами, удерживающими «вино евангельское учения», можно в равной мере распространить и на церковную дисциплину. В этом случае взгляд на каноны можно обозначить следующим образом: канон — это не нечто, служащее лишь для обеспечения порядка и единообразия в Церкви, но это, в первую очередь — спасительное мерило, преданное Матерью Церковью с целью правильного, в духе православия, исполнения евангельских заповедей. Преосвященный епископ Смоленский Иоанн (Соколов) так писал об этом значении канонов: «…законы церковные заключают в себе раскрытие, приложение и ограждение правил нравственных; и нет сомнения, что последние без первых могли бы быть или неправильно понимаемы, или неверно соблюдаемы, а таким образом много теряли бы своей силы и не достигали своей цели, — духовного совершенства Христианского сообщества»[5].Другой канонист, профессор Московского университета А.С. Павлов утверждал, что церковные законы «основаны на положительной божественной воле и поставлены условиями, при соблюдении которых только и возможно для отдельных лиц достижение цели, открывающейся для них в церковном союзе»[6]. Профессор Харьковского университета М.А. Остроумов в том же духе считал, что содержание церковного права предоставляет каждому члену Церкви «возможность свободно-самоотверженного исполнения его религиозно-христианских обязанностей и тем ставящий его во внешние условия благодатного возрождения, необходимого для достижения царствия Божия…»[7].
В этом свете канон не может восприниматься как какое-то тяжкое иго. Священник Николай Чернышев, рассуждая о церковном искусстве, пишет, что «Канон» в самом широком смысле можно представить как «закономерность воздействия Божией благодати на человека, а через него — на христианскую культуру, на человечество, на все творения,постепенно выявляемые Церковью при единении даров Святого Духа с целенаправленной человеческой волей»[8]. И правовой канон в его внутреннем, сокровенном смысле также можно понимать как выявленную Церковью закономерность действия в человеке Святого Духа.Закономерность, которая не зависит от времени, места, но является всегда постоянной. Так, например, Церковь как великое послабление рассматривает заключение христианином третьего брака. Четвертый же брак, согласно церковным установлениям, противоречит целям брака и является, по выражению Стоглавого собора, «скотским житием».
Канон, являясь важным подспорьем в деле исполнения заповедей, имеет и другое, уже чисто внешнее значение. Он служит для организации церковного управления и для единообразия дисциплины Церкви. Отсутствие единообразия, и наоборот — присутствие разности в порядке отправления богослужения, организации внешнего благочиния,допущения к таинствам Церкви и так далее — это плохо не только по сути, но еще и потому, что существующая разность в дисциплине способна производить соблазн для окружающих. По этому вопросу профессор Московской духовной академии В.Кипарисов приводит рассуждения Тертуллиана: «Тертуллиан явно дисциплину ставит не только параллельно вере; но делает к этому параллелизму некоторые аналогии.Так он говорит: «един Бог, едина вера, едина и дисциплина» (una et disciplina) — в развитие той мысли, что как вере несвойственна противоречивость, так этого не должно быть и в дисциплине: дисциплина должна быть согласована в своих отдельных частях, только тогда она бывает едина»[9].
И, наконец, канон имеет еще одно немаловажное значение, которое часто либо недооценивается, либо вообще не принимается во внимание. Речь идет об отношении к канону не только как к полезному, спасительному средству исполнения заповедей, преданному Матерью-Церковью, но и как к одному из объектов послушания.
Как известно, послушание является основой жизни православного христианина, оно — отличительная особенность,выделяющая его из среды прочих христиан. Послушание родителям, духовным наставникам, гражданским властям, уставам Церкви — всё это вехи одного и того же пути отречения человека от своей собственной греховной воли. «В чём же состоит путь Божий, если не в том только, чтобы человек во всём отвергал свою волю…», — отвечал на один из заданных ему вопросов преподобный Иоанн Пророк[10]. Святитель Афанасий, епископ Ковровский писал об этом: «Послушание о Господе всегда и во всём должно быть отличительной чертой православного христианина, не только монаха, но и мирянина».[11]Исполнение церковных правил святитель Афанасий (на примере богослужебного устава[12]) считал одним из проявлений исполнения заповеди Спасителя о том, что «кто хочет идти за Мною,отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8, 34). По его мнению, отвергнуться следует «своей воли, своих желаний, вообще всякой самости»[13]. В другом месте сочинения«О поминовения усопших по уставу Православной Церкви» святитель Афанасий настаивал на том, что «…надо заставить себя, приучить себя по возможности точно до мелочей исполнять Устав»[14]. А в примечании к этой фразе он указывал: «И к уставным «мелочам» должны быть относимы слова Христовы о верном в мале (Мф. 25, 21,23)»[15]. Вообще, можно признать,что в деле спасения не бывает мелочей — всё имеет значение, меньшее тесно связывается с большим. «Маловажному не противься слабо, чтобы не встретиться как ни есть с худшим», — писал святитель Григорий Богослов[16].
Известно, что неисполнение некоторых канонов стало сегодня практикой, обычаем. Между тем значительная часть канонов — неуклонно исполняется. Как объяснить это противоречие? По строгому суду святых отцов исполнение одного и неисполнение другого является уклонением от послушания и проявлением своеволия и в первом, и во втором случае. Преподобный Варсонофий Великий так обращается к вопросившему его монаху: «Где послушание? Где отсечение своей воли во всем? Если же в одном отсекаешь свою волю,а в другом нет, то явно, что и в том, в чем ты её отсек, ты имел другую,свою же волю»[17]. И в другом месте он пишет о том же самом: «… если слушаешь меня в одном, а в другом противоречишь,то и в том, в чем слушаешь, исполняешь свою волю, я и не дам за тебя ответа Богу»[18].
Значимость послушания в духовной жизни такова, что преследование и исполнение своей воли, даже в явно добрых делах, по единодушному мнению святых отцов является уклонением от евангельского пути. Святитель Василий Великий пишет по этому поводу: «Если кто и в добром хочет исполнить свою волю, чужд есть богоугождения»[19].
В заключении этого небольшого раздела о послушании канонам хотелось бы привести слова святителя Афанасия, являющиеся настоящим гимном послушанию. Он пишет, что очень важно «воспитать пастыря и пасомых в духе церковности, в любви к Святой Церкви,послушании ей, смиренной покорности её святым Уставам…»[20]. И в их исполнении, помысли святителя, христианин показывает любовь к нашей Матери-Церкви: «Кто действительно жаждет спасения, тот должен любить Святую Церковь, единственную надёжную руководительницу ко спасению. А кто действительно любит Церковь, тот должен любить и всё то, что дано ею нам в руководство, что завещано ею и установлено. В частности, в отношении к богослужению должна быть дорога всякая малейшая деталь, не только потому, что она имеет свой глубокий смысл и ценна сама по себе, но и потому, в особенности, что она дана нам Святою Церковью. И всякую такую деталь, всякую даже богослужебную мелочь (если не грешно так выразиться), любящие Церковь будут так же бережно хранить, как храним мы какой-нибудь незначительный сам по себе, но бесценно дорогой для нас предмет после любимой матери»[21].
Такое воззрение на каноны исключает и позитивисткий,и, в значительной мере, дуалистический подходы, признающие в канонах преимущественно только их практическое значение. Но что есть практическая польза в сокровенной духовной жизни? В свете православного святоотеческого богословия (а не западного рационализма) послушание канону как разновидности Предания Церкви имеет важное самостоятельное значение. Практическая же польза,например, от 11 правила VI Вселенского собора[22], к которому часто в литературе относились и относятся снисходительно-иронически, открывается для позитивистски настроенного ума не сразу. Существо послушания требует доверия к предлагаемому Церковью правилу жизни, смысл и назначение которого обязательно откроется«послушнику» по мере выполнения им этого правила.
После рассмотрения в этой статье базовых вопросов о канонах необходимо подчеркнуть,что трудности, связанные с пониманием природы канонов и практикой их применения, являются не отдельной проблемой канонического права, но проблемой экклесиологии в целом, проблемой осознания того, что такое Церковь, церковность, церковное сознание.
Начав эту статью с пожеланий о возрождении Церкви на канонических основах, автору хотелось бы закончить ее словами святителя Афанасия (Сахарова): «К великому прискорбию, с печальных времен Петровского обмирщвления святой Руси, одурманенные чадом, проникшим с Запада сквозь прорубленное Петром окно, русские люди стали больше глядеть на землю, чем на небо, стали всё дальше и дальше уходить от церковного уклада жизни, всё больше и больше забывать церковный Устав… Конечно, необходимо считаться с тем, что ко многим отступлениям от Устава Церковного у нас привыкли, и привыкли так сильно, что не зная уставных норм, нарушение их считают за норму. Поэтому возвращение к церковным нормам должно быть проводимо с известною постепенностью и осторожностью, хотя и с должной настойчивостью,постоянством и последовательностью»[23].
[1] Георгиевский А.И. Смысл обряда //Вестник русского западно-европейского патриаршего экзархата. 1955. № 5 (21).С.77.{^}
[2] Там же. С. 84.{^}
[3] Там же.{^}
[4] Там же. С. 85.{^}
[5] Иоанн (Соколов), архимандрит. Опыт курса церковного законоведения / Раздел I. Обозрение древнего, основного канона Православной Кафолической Церкви: от I до IV века. СПб., 1851. Т. I. С. 9.{^}
[6] Павлов А.С. Курс церковного права. Сергиев-Посад, 1902. С.10.{^}
[7] Остроумов М. Очерк православного церковного права. Т. I. Ч. I.Введение. Харьков, 1893. С. 21-22.{^}
[8] Чернышев Н., священник. Указ. соч. С. 148.{^}
[9] Кипарисов В. О церковной дисциплине. Сергиев-Посад,1897. С. 16.{^}
[10] Варсонофий и Иоанн преподобные. Руководство к духовной жизни. М.: Сретенский монастырь, 2002. С. 347.{^}
[11] Афанасий (Сахаров), святитель. О поминовении усопших по уставу Православной Церкви. Сатис, 1995. С. 17.{^}
[12] Святитель Афанасий (Сахаров) по праву считается одним из глубоких знатоков богослужебного Устава, его песнопевцем. О возможности применения по аналогии рассуждений святителя о важности следования Типикону применительно к каноническому праву он сам указывает в одном из своих примечаний: «То же и в отношении правил церковной дисциплины. Строгие правила (напр. правила св. Василия Великого с отлучением от св. Причащения на многие годы), ныне почти не исполняемые, но и не отмененные,охраняют идеал чистоты христианской жизни. Они свидетельствуют, как строго судит Церковь грехи и пороки своих чад. Она не может ни потакать, ни соизволять, ни, тем более, разрешать какое-либо отступление от установленных еюправил. Она каждому грешнику прямо и откровенно говорит, как тяжек совершенныйим грех, какого строгого, но справедливого наказания заслуживают те, кому сказано: «Святи будете, яко же свят Господь Бог ваш» (1 Петр. 1, 15-16)». Но они добавляет про Церковь: «Она и любвеобильная мать, прибегающая к строгости лишь в редких, исключительных случаях». (Афанасий (Сахаров), святитель. Указ.соч. С. 21).{^}
[13] Там же. С. 18.{^}
[14] Там же. С. 24.{^}
[15] Там же. С. 26.{^}
[16] Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, архиепископа Константинополского. М., 1843. Ч. 5. С. 88 (Цит. по:Сокровищница духовной мудрости / Сост. Нейгум М., протоиерей. М., 2001. С.640).{^}
[17] Варсонофий и Иоанн преподобные. Руководство к духовной жизни. М.: Сретенский монастырь, 2002. С. 402.{^}
[18] Там же. С. 351.{^}
[19] Цит. по: Святитель Афанасий (Сахаров). Указ. соч. С.18.{^}
[20] Там же. С. 233.{^}
[21] Там же.{^}
[22] Это правило запрещает вступать христианам в общение с иудеями. Например, запрещается «врачевства принимати от них, ни в банях купно сними мытися».{^}
[23] Афанасий (Сахаров), святитель. Указ. соч. С. 20, 233.{^}
Статья ранее опубликована на сайте «Богослов.ру»
