Понятие царственной святости и его актуальность в наши дни

    В статье отмечается, что при официальной канонизации мо­нархов и князей прославляется их подвиг, запечатлённый в благоче­стии, милости и заботе об укреплении христианской веры, а не вла­стные полномочия, бывшие у них в земной жизни, или родовитое происхождение. Другой стороной царственной святости является высочайшее смирение и глубокая внутренняя аскеза: несмотря на то, что земной монарх окружён славой, роскошью, а порою и рабо­лепием поданных, он всегда имеет пред своими очами Царя Небес­ного и помнит о том, что в очах Бога он ничем не больше последне­го из своих подданных. И в таком аспекте царственные святые близ­ки к преподобным, недаром же в паремии и чтениях в их память можно найти многочисленные параллели с паремиями и чтениями в честь преподобных. В статье также отмечается, что внутрен­няя и внешняя политика канонизированных монархов не являет­ся прямым обоснованием для их канонизации.

***

 

    Царственная святость и святость мирян: история изуче­ния и современное осмысление

    В современной России возрождение веры сталкивается с целым рядом непредвиденных проблем. Одной из них стало странное для республиканского типа общества отношение (обыч­но неадекватное) значительной части православных христиан к монархии как таковой, а также к личностям государей и не раз­работанной в богословии теме феномена царственной святости.

    Проблема царственной святости сопряжена с иными бо­гословскими, религиозно-философскими и социально-философ­скими проблемами: различием между монархической и респуб­ликанской государственностями¹ Дата обра­щения 12.10.2012).], Божиим призванием, личной ответственности², церковного и государственного служений.

    В начале статьи по сложившейся в науке традиции мы рас­кроем историю вопроса. Проблема сути святости царей, князей и императоров волновала многих христиан. Например, в доре­волюционный период в Киевской духовной академии было на­писано несколько магистерских диссертаций, посвященных свя­тым, происходившим из Рюриковичей и Гедиминовичей. Но в них рассмотрены частные аспекты служения отдельных монар­хов, положения же общего характера не рассматривались.

    В эмиграции известный философ и историк Георгий Фе­дотов рассматривал данную проблему в своей книге «Святые Древней Руси», где специальная глава была посвящена святым князьям. Во второй половине XX века широкую известность получили труды Бориса Успенского «Царь и патриарх»³ и Ан­дре Грабара «Император в византийском искусстве»⁴. В них были раскрыт ряд важных и интересных аспектов, связанных с проблематикой христианского осмысления монархии, сакра­лизации власти, церковно-политических взаимоотношений.

    На рубеже тысячелетий была написана статья профес­сора Ричарда (Константина) Деруазье из Нью-Гемпширского университета (США) «О почитании царственных святых в Православной Церкви. К прославлению царя-мученика в Рос­сии»⁵. В ней была представлена краткая история культа свя­тых монархов, проанализирована государственная деятель­ность святых венценосцев, рассмотрены аспекты, вызвавшие сомнения и споры. Например, автор дал свою интерпретацию сложных моментов из жизни причисленных к лику святых Православной Церкви императора Феодосия Великого и им­ператрицы Ирины из Исаврийской династии, а также проана­лизировал деяния и подвиги императора Иоанна III Ватаци, называемого Милостивым (1222-1254), который был прослав­лен Церковью в лике благоверных царей.

    В этих публикациях были представлены различные гра­ни подвигов святых государей⁶: попечительство о Церкви, де­яния по распространению и укреплению веры среди народов, личное (порою скрытое от мира) подвижничество и благочес­тие, мученичество и страстотерпчество. Обычно царственная святость трактуется как форма святости иных типов: равноапостольства, милосердия, мученичества, преподобничества⁷, если жизненный путь государя завершился в монастыре, или если, с определенными оговорками, речь идет о святитель­стве. Но такой подход, хотя и правомочен, не исчерпывает всех граней подвига монархов. Ведь Церковь выделяет осо­бый чин святости — благоверие царей и князей. Современ­ный же российский богослов вынужден констатировать, что в настоящее время «к сожалению, широкое народное почита­ние царственных страстотерпцев, предшествовавшее их ка­нонизации, на наших глазах вырождается в неоязыческий хилиастический культ»⁸.

    Такое положение вещей понуждает нас рассмотреть про­блему с разных сторон. Ведь есть риск в пылу полемики с ере­тическими мнениями, искажающими понимание монаршего подвижничества, вместе с водой выплеснуть и ребенка. Ины­ми словами, проигнорировать саму по себе идею царственной святости.

    А между тем, по мнению историка и философа Г.П. Фе­дотова, можно говорить о «репрезентативном» (заместитель­ном) моменте в почитании святых государей. Поскольку все христиане призваны к совершенствованию в любви, то вполне естественно, что в каждом веке имеются выдающиеся приме­ры проявления святости среди мирян. Ведь «из множества не­ведомых и неявленных святых мирян святые князья выделены и поставлены для общецерковного почитания именно потому, что круг их жизненного подвига предназначал их к общена­родной славе. Странно было бы думать, что купцу, крестьяни­ну, даже боярину закрыты пути к святости, что призвание кня­зя одно открывает небесную славу. Канонизация — не для неба, а для земли. И на земле Древняя Русь видела в святых князьях по преимуществу общих предков, общих заступников, избран­ных представителей мирянской святости»⁹.

    Эти люди жили в разные эпохи, но все они стремились ревностно служить Богу, каждый на своем месте. Императо­ры и цари, князья и воеводы, купцы и ученые, юродивые и крестьяне. На них исполнились слова апостола Павла: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:38-39). Вот как объясняет слова апостола святитель Феофан (Затворник): «Собственным опытом Апостол убедился, что кто испытает истинную любовь Бога к себе и свою к Богу <…> тот уж не променяет ее ни на что и не прильнет сердцем своим ни к чему другому <…> будь это — все видимое и мыслимое — ан­гельский чин и всякая другая возможная тварь — все это без любви к Господу не имеет для него никакой цены».

    Ныне важно говорить не столько об идентичности ми­рян, сколько об их миссии как членов единого народа Божия быть «живыми камнями» для построения самой Церкви и сви­детелями Божией святости     в мире¹⁰. Церковь требует таких мужчин и женщин, которые сумели бы стать активными и твор­ческими сотрудниками пастырей в церковной жизни и остава­лись бы протагонистами в различных сферах, давая христиан­ское свидетельство в семье, на работе и в быту. Миряне долж­ны быть сотрудниками и соработниками епископов и священ­ников в пастырской работе и служить своими талантами и спо­собностями развитию Тела Христова, которое есть Церковь, и проповеди Царства Божия в мире.

    Очень ценные замечания о служении мирян и их потен­циальной святости оставил нам митрополит Антоний Сурожский. По его мнению, мирянин — это не только человек, кото­рый живет «в миру»; это человек, который Христом послан в мир для того, чтобы все, к чему он прикоснется, сделать святы­ней. «То, как мы относимся к предметам, которые вокруг нас, то, как мы относимся к людям, то, как мы относимся ко всей природе… Если мы думаем о том, что все это создано Богом в любви, с тем чтобы все вошло в тайну приобщенности Ему, как благоговейно мы бы относились ко всему тому, к чему мы прикасаемся — словом ли, взглядом ли, прикосновением ли руки… И я думаю, что мирянин вступает на этот путь в мо­мент, когда его готовят к принятию крещения, потому что че­рез крещение человек соединяется со Христом и в этом таин­стве погружения в воды смерти и жизни, выходя из них новым существом, человек делается уже как бы носителем Христа. Когда совершается миропомазание, Святой Дух сходит на че­ловека, и он уже — в малой мере, конечно, не в той мере, в какой Христос действовал, — уже является присутствием Бо­жественной благодати, ему поручено это тайносовершение <.. .> человек делается частью тела Христова <.> Мы — общество людей, которые должны идти в мир, идти туда, где не слышали о Христе, туда, где не верят в Бога, идти туда, где разврат, где неправда, где нет веры, где нет надежды, где нет радости, где нет любви»¹¹.

    Таково, по мнению владыки Антония, служение мирян, приводящее (при их усердии и иных составляющих духовного подвига) к их святости. В таком широком контексте мы хотели выделить более узкий аспект — святость монархов.

    Причина нашего интереса к этой теме — не просто жела­ние рассмотреть одно из белых пятен в отечественной бого­словской и церковно-исторической науке. Ибо появление и рас­пространение многих не адекватных христианскому богосло­вию и порой являющихся ересью мнений, несмотря на усилия православных проповедников и катехизаторов, по-прежнему остается тем вызовом, на который церковная общественность должна дать адекватный ответ.

 

    Вызовы современности: ересь царебожников и рудименты советского мышления

    Одним из таких вызовов стали распространенные в церковной и околоцерковной среде представления о сверхъесте­ственной роли монархов не только в государственной жизни, но и в сакральной сфере. Мы хотели бы обратить внимание на новомодное лжеучение, которое в обиходе часто называется «ересь цареискупительская», или «ересь царебожия». Оно воз­никло еще до прославления царской семьи и было замечено и миссионерами, и богословами, и иереями, и архиереями, и дол­жностными лицами.

    Если бы вышеприведенное заблуждение оставалось уде­лом узкого круга мудрствующих людей, это было бы, как го­ворится, полбеды. Но ложные представления о царственном мученике имеют самое широкое распространение в народе. Сотни и даже тысячи верующих россиян повторяют слова не утвержденных Церковью акафистов, где встречаются такие неподобающие обращения к святому страстотерпцу: «ра­дуйся, царю Николае, искупителю грехов народа российско­го!» или: «тя бо избра по образу Сына Своего Единороднаго в жертву искупления за грехи людей российских». В не­давнее время в подмосковном селе Тайнинское (Мытищи) перед памятником святому царю Николаю II неоднократно происходили собрания паломников, слезно кающихся в на­следственном грехе цареубийства государя. Даже выступле­ние в 2007 году на Епархиальном собрании города Москвы Святейшего Патриарха Алексия II, в котором предстоятель Русской Православной Церкви осудил происходящее в Тай­нинском как «акт недопустимый и душевредный», не поло­жило предел настроениям подобного рода. Во многих епар­хиях, не исключая и Нижегородскую, сегодня около храмов можно встретить людей, раздающих листовки и прочую пе­чатную продукцию, дискредитирующую светлую память свя­того царственного страстотерпца.

    Еще до канонизации царской семьи о «соблазнах монар­хического движения» начал писать активный миссионер, ныне покойный священник Даниил Сысоев: «После падения безбож­ной власти и начавшегося оживления церковной жизни среди православных христиан стали возрождаться позабытые ранее большинством идеи восстановления монархии. Церковная мысль не могла остаться в стороне от оценки этого явления. Особую остроту обсуждения этой темы придала предстоящая канонизация святого царя-мученика Николая, с которой мно­гие связывают надежды на возрождение нашей Родины. Одна­ко это замечательное явление осложняется тем, что, кроме здра­вых семян святоотеческого богословия, в сознание православ­ных людей падают и еретические взгляды, некоторые из кото­рых прямо отвергают основные догматы Церкви и дискреди­тируют светлый образ последнего русского царя. После кано­низации царя-мученика Николая Александровича эти взгляды среди всего прочего могут вызвать в церковной среде немалое смущение, соблазн и даже неправославные мнения»¹².

    Со временем некоторые единомышленники объединись в движения и организации, занятые распространением своих взглядов.

    Перейдем к рассмотрению этих, уже оформившихся дви­жений и групп, распространяющих мнение о последнем рос­сийском монархе как о «соискупителе». По словам отца Дани­ила Сысоева, «самой громкой из них является “Братство Царя-Искупителя”». Идеологом ее является некий В. Кузнецов. В нее также входят бывшая келейница отца Николая Гурьянова с ос­трова Залит, гражданка Гроян, самочинно именующая себя «схимонахиней Николаей», и известная певица Жанна Бичевская. Поддерживает это движение благочинный одного из окру­гов Ивановской епархии игумен Митрофан.

    Эта группа придерживается мнения об особой роли го­сударя Николая II в истории спасения человечества. Но, кроме этого, они утверждают, будто монарх является единственным каноническим главой Церкви (именно в смысле главы Церкви как мистического Тела Христова). Следовательно, раз иерар­хия в свое время приняла отречение царя и признала Времен­ное правительство, то канонической иерархии сейчас на земле нет. В настоящее время Церковь не имеет канонического возглавления, а в невидимую Церковь входят только те, кто признает «невидимую власть духовного царя»¹³.

    Царь, по мнению сторонников этого мнения, неподсу­ден никакому суду и полностью свободен в любых действиях. Они исповедуют своеобразный экуменизм — теорию ветвей, но только не в обновленческой форме, а гораздо более своеоб­разно: они считают, что и Русская Православная Церковь, и пребывающие в состоянии раскола старостильники, составля­ющие множество организаций и даже автономных общин, ко­торые существуют в Греции, и члены так называемых «ката­комбных» групп — все члены некой единой Церкви.

    Главный их, с позволения сказать, «догмат» — учение об искупительной роли императора Николая II. Итак, наряду с единственным для христиан Искупителем — Господом Иису­сом Христом — в конце второго тысячелетия объявляется дру­гой «искупитель»! (Что очень симптоматично для нашего вре­мени.) И естественно, перед лицом «искупителя» все величай­шие святые земли Русской: Антонии и Феодосии, Сергии и Серафимы, Иоанны и Тихоны <…> все те, которыми духовно и государственно всегда жил и утверждался наш народ, меркнут¹⁴.

    В таком случае не лишним было бы напомнить: каждо­му христианину известно одно из основных положений пра­вославного вероучения — догмат об искуплении грехов все­го мира крестной смертью Господа нашего Иисуса Христа. Никто из верующих исключением здесь не является, и те, кто впал в заблуждение относительно значения мученической смерти Николая II, не будет отрицать, что только Богочело­век мог взять и взял на Себя беззакония всех людей на всем протяжении истории. Ведь взять грехи — это означает про­стить их, а последнее подвластно только Богу. Именно по­этому Церковь Искупителем именует лишь Господа Иисуса Христа. Приложение же слова «искупитель» к человеку, даже удостоившемуся прославления в лике святых и несшего в сво­ей земной жизни царственное служение, свидетельствует о явном недопонимании некоторыми людьми догматического смысла данного термина. «Святой царь-мученик Николай II, как и остальные мученики русской Голгофы, действительно принял смерть во имя Христа и Православия на русской зем­ле. В таком контексте обычно приводятся слова Николая II: “Быть может, необходима искупительная жертва для спасе­ния России: я буду этой жертвой — да свершится воля Бо­жия!” Слово “искупительная” можно понимать здесь в смыс­ле готовности исполнить заповедь Божию положить душу свою за други своя, иное понимание, в смысле способности прощать грехи, было бы хулой на святого страстотерпца. Пре­бывая в плену враждебных Православию властей, Николай II, судя по его дневникам и воспоминаниям современников, воспринимал свои страдания как исповедание веры во Хрис­та, как жертву во искупление своих грехов (правильнее ска­зать: для исправления своих грехов) и как жертву за любимое им Отечество. Иначе говоря, Николай II готов был умереть и умер за народ, вверенный ему Богом в акте помазания на цар­ство, как умирает воин на поле сражения.

    Видеть в царственном страстотерпце искупителя можно лишь в плане заступничества святого, избавляющего нас свои­ми молитвами перед Милосердным Господом от тех или иных бед. Его кончина не является искупительной жертвой в смысле взятия на себя грехов нашего народа и дополнения искупитель­ного подвига Иисуса Христа»¹⁵.

    Доктрины «царебожия» придерживаются и члены груп­пы А. Макеева «Опричное братство святого Иосифа Волоцкого», которые выступают с идеями «православного террора», обещают отрубить голову Святейшему Патриарху прямо в хра­ме Христа Спасителя, а также утопить в Москва-реке С.И. Но­сенко — редактора журнала «Благодатный огонь»¹⁶, и подоб­ными экстремистскими заявлениями.

    Подобного рода группировки обычно перерождаются в организации, прямо посягающие на права и свободы граждан или даже на изменение государственного строя нашей страны, что позволяет называть их «сектой», но зачастую они распрос­траняют свои воззрения, в том числе и на канонизированных государей, среди прихожан Русской Православной Церкви.

    Однако современные проблемы, связанные с осмысле­нием феномена царственной святости, не ограничиваются толь­ко необходимостью полемики с ересью царебожничества, но являются рудиментами советского мышления, о чем мы деталь­нее скажем ниже.

    Отметим, что традиционно при изучении основ веры мы встречаемся с тем, что святые угодники обычно условно разделяются на определенные группы, разряды; мы чтим му­чеников, преподобных, святителей. Но при уяснении и объяс­нении, например, темы мученичества (а в особенности но- вомученичества) мы забываем, что по учению святых отец, выраженному в емкой форме святым Августином non passio facit martirorum, sed causa (не страдание возводит мучени­ков, а причина). То есть не факт перенесенных мучений или их жестокость являются мученичеством, а свободный выбор между безболезненной и комфортной жизнью вне Христа и смертью и страданиями со Христом ради жизни вечной, в пользу последнего.

    Порою именно тема выбора верности Христу выпадает из нашего восприятия мученического подвига. Значительно сложнее дело обстоит с рецепцией в сознании наших соотече­ственников феномена царственной святости, такого пути един­ства с Христом, когда служение Ему соединялось с деятельно­стью по управлению государством. При проведении катехиза­торских занятий нам пришлось столкнуться с обывательским подходом к этому вопросу, отравленным рудиментами социа­листического миропонимания. И здесь обычно можно наблю­дать три крайности.

    Во-первых, приходилось встречаться с либеральническим (а реально посткоммунистическим) суждением о том, что все цари — «кровопийцы, эксплуататоры трудового народа»¹⁷, если и «их записали в святые», то лишь потому, что Церковь «прогибалось перед властями», и таким де образом преврати­лась в «пиар-контору». Обычно при этом святого царя-страстотерпца Николая II обвиняли во всех бедах России и даже в своей собственной трагической кончине. Естественно, о молит­венном воззвании к святому государю-страстотерпцу для пре­одоления персональных невзгод речь не заходила.

  В среде таких людей имя императора Николая II посто­янно поносится, изыскиваются ошибки и слабости, разрастаю­щиеся в речах досужих сплетников до клейма «преступление перед народом», коверкаются и отрицаются факты его реаль­ных достоинств. На этих основаниях не только в светских, но и в православных кругах подвергается сомнению законность ка­нонизации Николая II, словно бы иерархи Церкви сами не ве­рят в благочестие и мученичество того, чью святость засвиде­тельствовали актом канонизации.

    По сей день в массовом сознании Николай II является глав­ным виновником гибели Российской империи¹⁸. И лишь немно­гие способны принять свидетельство архиепископа Серафима (Соболева) о том, что к гибели нашу Родину привело отступле­ние от православной веры. В этом и ни в чем другом — главная причина всех несчастий, переживаемых русским народом. Осоз­нать это может каждый, кто без предвзятости проследит исто­рию Российского государства. Ложные мнения лишь подтверж­дают нашу близорукость: мы так и не поняли, в чем смысл цар­ского подвижничества и служения.

    Поэтому приходится взывать к авторитету апостольской и святоотеческой богословской традиции и напоминать, что во всяком звании, и в богатстве, и в бедности Бог любит всякого человека и желает спасения всякому человеку, хотя бы он и много грешил. И монархи тут — не исключение. А если они спасаются, то у них есть шанс стать и в самом деле угодниками Христовыми.

    Во-вторых, существуют крайности иного рода. Некото­рые люди заявляли, что все цари — святые преимущественно благодаря: а) своему происхождению; б) свершенному над ними таинству венчания на царство.

    Однако Церковь никогда не смешивала между собой свя­тость царского служения и духовное состояние самодержца.

    Так и в наше время каждый архиерей именуется «святым вла­дыкой», но это относится лишь к его сану и вовсе не означает, что после смерти любой священник или архиерей будет при­числен к лику святых.

    В-третьих, нам также довелось встретиться с язычес­ким суждением о том, что царь свят не своим служением или таинством Церкви, а просто фактом своего существования. Будто монарх освящает своим присутствуем и Вселенские Со­боры, и империю, и вселенную, то есть Сам Глава Церкви и Спаситель Иисус Христос в такой системе координат просто не предусматривается. В данной системе мировоззрения он и не надобен, ибо Царя Небеснаго заменяет монарх (а в советс­кое время — генсек) земной.

    Однако Слово Божие и святые отцы учат нас иному. О Христе как о Царе предсказывали пророки. У пророка Исаии мы читаем: «Ибо младенец родился нам; Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Со­ветник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида и в царствие его» (Ис. 9:6-7).

    Царское учение Господа до Его воскресения выразилось:

    а)  в чудесах Его, в Его власти над природой; б) во власти над силами ада, о чем свидетельствуют и многочисленные изгна­ния бесов и слова Господа: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (Лк. 10:18); в) во власти над смертью, проявлен­ной в воскрешении сына вдовы Наинской, дочери Иаира, чет- веродневного Лазаря.

    Господь Иисус Христос Сам говорит о Себе как о Царе еще до воскресения, на суде у Пилата: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36). В Своей славе явился Господь ученикам Своим по воскресении, когда сказал им: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28:18). По вознесении Своем Богочеловек Хрис­тос есть Глава небесных, земных и преисподних. Во всей силе царственность Господа Иисуса Христа явлена в сошествии Его во ад и в победе над адом, разрушении его уз; далее, в воскресении Его и победе над смертью; наконец, в вознесении Иисуса Христа и отверстии для всех верующих в Него Царствия Небесного.

    Пророческое и первосвященническое служение Иисуса Христа завершается Его царским служением, которое является в искупительном деле Его столь же важным и необходимым, как и первые два служения. Цель этого служения состояла в том, чтобы явить дело спасения пред людьми. Показать, что Христос есть действительно Бог — Спаситель мира, что Он действительно упразднил грех как преграду между человеком и Богом, победил смерть и разрушил царство диавола, восста­новив вместо него царство Божие и даровав людям все необхо­димое для усвоения совершенного спасения.

    Царское служение Иисуса Христа описано было еще в Ветхом Завете, где грядущий Мессия изображается Царем Си­онским, славным потомком Давида, Вечным Владыкой наро­дов. Эти пророчества подтверждены были архангелом пресвя­той Деве Марии, который, благовествуя Ей о зачатии Иисуса, сказал: «И даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца» (Лк. 1:32-33).

    Таким образом, будучи вечным Царем по Божеству, Иисус Христос в самом воплощении был помазан Духом Святым в Царя и по человечеству и не отрицал этого дос­тоинства и во дни Своего уничижения. Так, Он принял ис­поведание Нафанаила: «Равви! Ты — Сын Божий, Ты — Царь Израилев» (Ин. 1:49), а также народные восклицания при тор­жественном входе Его в Иерусалим: «Осанна Сыну Давидо­ву! благословен грядущий во имя Господне!» (Мф. 21:9). На вопрос Пилата, царь ли Он, Иисус ответил утвердительно: «Ты говоришь, что Я царь» (Ин. 18:37). И на прощальной вечери Он говорил ученикам Своим: «Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство» (Лк. 22:29), а после Своего воскре­сения сказал им: «Дана мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28:18). Неоднократно о царственной власти Христа го­ворили апостолы, особенно апостол Павел, свидетельствуя, что Бог, посадив Иисуса Христа «одесную Себя на небесах <…> и все покорил под ноги Его» (Еф. 1:20, 22), что «надле­жит Ему царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои» (1 Кор. 15:25).

    Принимая царственное достоинство, Христос Спаситель неоднократно учил о Царствии Божием и посылал учеников Своих проповедовать его. Можно сказать, что учение о Цар­ствии Божием составляло главный предмет Его проповеди, как и доныне идея Царства Божия является центральной в христи­анском миросозерцании.

    Сам Христос указал и характерные черты Царства Бо­жия: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36), — говорил Он, противопоставляя его, таким образом, земному царству, политическому государству, Когда фарисеи, понимавшие царство Мессии именно в смысле политического образова­ния, спросили однажды Спасителя: «Когда придет Царствие Божие?» — Он ответил: «Не придет Царствие Божие при­метным образом» под видом внешнего, мирского царства, с внешним блеском и славою «ибо. Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20-21). То есть Царство Божие актуализи­руется через внутреннее расположение человека к исполне­нию Божественной воли, которое на языке святоотеческого богословия принято называть термином «синергия».

    Путь в это Царство — тесный и узкий, так что только употребляющие усилия входят в него. Это — путь Креста и страданий, путь преодоления эгоизма во имя любви ко Христу. Всецелое отречение человека от зла, гнездящегося внутри его и вне его действующего, и всецелая готовность пос­ледовать за Христом до конца, полная и добровольная предан­ность Ему в мыслях, чувствах и желаниях, вплоть до готовнос­ти к перенесению скорбей и бедствий — вот что приводит че­ловека в Царство Божие.

    Как царство духовное, царство правды, истины и доб­ра, Царство Божие не связано ни с определенным географи­ческим положением, ни с той или иной нацией или этносом, ни с какой из существующих форм государственного уст­ройства.

    Все люди, независимо от этноса или происхождения, призываются быть членами этого Царства. Оно включает в себя совокупность всех разумных и свободных существ, ко­торые признают Бога своим Отцом, Царем и Главой. Нару­шив своим грехом волю Божию — основной закон этого Цар­ства, человек из светлой области Царства Божия ниспал в цар­ство князя мира сего.

    Но Господь дал первым людям обетование о Семени жены, которое восстановит в людях царство Божие, и с тех пор вся история человечества была приготовлением людей к вступ­лению в это, имеющие быть восстановленным, мистическое Царство Справедливости и Милосердия. Явление в мир Иску­пителя и Его служение человеческому роду было восстановле­нием этого Царства и открытием людям доступа в него. Царс­кое служение Христа и служит этой великой цели.

    Важный аспект богословской идеи Царства Небесно­го — эсхатологический. Царство Божие объявляется одно­временно и грядущим, и актуально наступившим — «пришед­шим в силе». Оно носит вечный характер, лишено простран­ственной ограниченности («В доме Отца Моего обителей много» — Ин. 14:2), и окончательно будет актуализировано после завершения земной истории человечества. Вот поче­му тема Царства Небесного звучит в заупокойных молитвах и богослужениях; тема приватной эсхатологии никак не мо­жет быть полностью отделена от всеобщего Эсхатона — кон­чины мира.

    Некоторым нашим современникам эти идеи чужды. И, желая дополнительно возвысить наделенного особой хариз­мой православного монарха, в частности, Ивана Грозного, ревнители «грозной святости» прилагают к фигуре дополни­тельные мистически-возвышенные образы. Например, порою заявляется, что православный монарх является образом «точ­ки, в которой символически соединяются Небо и земля, Цар­ствие Божие и человеческое»¹⁹. Из такого осмысления фигу­ры православного монарха следует декорированное под еван­гельские высказывания указание на то, как к нему нужно от­носиться. «Хула на Царя, яко хула на Самого Духа Святаго, не прощается ни в сем веке, ни в будущем», — заявляют оп­ричные ревнители²⁰. Поэтому тех, кто «нелестно пишет о Государе Иоанне», неоопричники объявляют «неправо богословствующими»²¹.

    Не менее красноречиво высказывание о том, что «смерть на поле брани за царя, даже если погибшие были из неверую­щих или иноверцев, вменяется в мученичество за Самого Хри­ста»²². Это значит, что в плане своих сотериологических пол­номочий монарх прямо приравнивается к Самому Христу, коль скоро смерть за Него является мученичеством — высшим хри­стианским подвигом.

    Когда царь Николай II был прославлен — хотя и в чине страстотерпца, царебожники стали говорить о том, что он сво­ей смертью искупил «соборный грех клятвопреступления». То есть выделяли особую роль царя. Внешне это выразилось в «молитвах», где царя называют «искупителем», в иконах, где царь изображен на руках у Богородицы и т.п. В Символ веры добавляется: «верую в православное царское самодержавие». Царебожие существует в разных вариантах. Единого богослов­ски оформленного «догмата» нет.

    Церковь знает лишь один наследственный грех — пер­вородный, происшедший вследствие падения наших праро­дителей Адама и Евы. Вспомним Священное Писание: «По­сему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим. 5:12). От этого греха мы избав­ляемся через установленное Христом таинство крещения. Все остальные грехи, появляются с участием личной воли чело­века. Думаю, что причина возникновения рассматриваемого заблуждения кроется опять же в церковной неграмотности некоторых верующих людей. Вменяя грех цареубийства лич­но каждому из нашего народа, они на самом деле имеют в виду некоторую общую родовую нравственную испорчен­ность, которую несут перед Богом представители народа, сбившегося с истинного пути. Ведь император Николай II был помазанником Божиим, и его мученическую смерть можно рассматривать как символ отречения большинства россиян от христианской веры, что и произошло вместе с упразднением самодержавия. Однако каяться в цареубийстве следует только тем, кто это преступление совершил. Вся­ческие же призывы к совершению «чина всеобщего всена­родного покаяния» в данном грехе имеют ложное основа­ние. Конечно, россиянам нужно покаяться в оставлении пра­ведного пути, но это должно выражаться в коренной пере­мене греховного образа жизни в возвращении на путь запо­ведей Христовых. Могут быть молитвы покаянные от лица всего народа, но что касается таинства покаяния, то это — лич­ное церковное покаяние, что гораздо труднее любых массовых мероприятий²³.

    Во время проведения Архиерейского Собора «народные богословы» из церковно-консервативных низов стали активно развивать идеи православной монархической святости. Напри­мер, делались попытки акцентировать внимание на фигуре императора Павла I. Но вскоре вне конкуренции оказался Иван IV, и его апология, запечатленная в известной книге «Само­державие Духа», была востребована как никогда²⁴.

    Относительно недавно в СМИ стали все чаще появляться материалы, которые в той или иной форме содержат идею, кото­рую можно было бы назвать идеей «царской непогрешимости».

    Сейчас данное мировоззрение постепенно оформляется в относительно логичную, завершенную систему.

    Пока еще она не обрела видных и популярных в народе апологетов и пропагандистов, как идеологии «православного» сталинизма или «русского» неоязычества, однако в скором вре­мени это, вероятно, произойдет. Основные же положения дан­ной схемы таковы:

• Вера в то, что земной царь является главой Церкви.
• Вера в то, что земной царь искупил все (или некото­рые) грехи русского народа.
• Вера в то, что земной царь сразится с антихристом и победит его.
• Вера в то, что цареубийство — соборный грех русско­го народа, в котором повинен каждый из его представителей и (или) который требует всеобщего покаяния.
• Монархия является единственной богоустановленной и угодной Богу формой власти.
• Соответственно, кто не монархист, тот не православ­ный.
• Верность Православию невозможна без верности мо­нарху. Отсюда верность монарху является главным фактором, определяющим верность Православию.
• Монарх (царь, князь) получает при венчании на цар­ство благодатные дары Святого Духа, необходимые для про­хождения сего высочайшего царского служения; помышляю­щие иначе — еретики.
• В силу этого воля монарха — воля Божия. Только но­сителю монаршего звания, вдохновляемому Духом Святым, виден верный путь государства и народа. И даже если он со­вершает что-либо явно неправедное, то и это соответствует Божию замыслу и неподсудно разуму любого другого челове­ка, тем более — подданного.
• Все, исходящее от монарха, — благо и имеет боже­ственную санкцию. Все, идущее вразрез с монаршим мнением или делом, — зло.

    Данное мировоззрение, доведенное до статуса догмы, в самом скором времени может превратиться в угрозу Право­славию и тем христианам, которые разделяют монархические идеи. Более того: уже поступают сигналы, что данная систе­ма взглядов привлекла внимание определенных заинтересо­ванных кругов. Что, в свою очередь, может привести в обо­зримом будущем к ее относительно масштабной разработке и пропаганде.

    У многих, быть может, уже возникает вопрос: а что пло­хого в этих взглядах? Разве это не православный монархизм — ну разве что чуть более радикальный?

    В нашем обществе не принято прощать ошибок либера­лам, но почему- то радикалы словно имеют «индульгенцию» на свою деятельность.

    Мы часто забываем, что за кажущейся «ревностью» о чистоте веры скрывается, в сущности, чуждая православному христианству по своей духовной природе концепция, которая может принести нам множество бед.

    В такой системе координат Божие с раболепным покло­ном поднесли даже коммунистическому безбожному кесарю. И спустя много лет мы слышим голоса о «православии» Ста­лина и всего ЦК, как при жизни вождя много писалось о его сверхмудрости и других сверхъестественных свойствах.

 

    Православное учение о царском служении

    Нелишним будет напомнить, что царь (в том случае, если он христианин) — всего лишь первый среди равных. Все его подданные — такие же помазанники (цари), как он, отличие только в том что он — правитель государства. Более того: царь (по должности) недостоин звания царя (в духовном смысле), если он, формально являясь христианином, не ведет христиан­ской жизни.

    Святитель Иоанн Златоуст: «Так, поистине царь есть тот, кто побеждает гнев и зависть и сладострастие, подчиняет все законам Божиим, сохраняет ум свой свободным и не позволяет возобладать душою страсти к удовольствиям». Понятно, что эти слова святителя относятся ко всем христианам, а не только к царям «по должности».

    К царю (в плане внешних приличий) христианин должен относится так же, как и к президенту или иному правителю государства, которое имеет республиканскую форму устрой­ства. Но другое дело — внутренне отношение христианина к монарху как таковому.

    По словам историка А.Н. Закатова, Священное Писание «признает священной любую царственность, даже язычес­кую. Это подтверждается параллелями, употребляемыми Гос­подом Иисусом Христом и апостолами. “Воздадите убо кеса­рева кесареви, и Божия Богови” (Мф. 22:21), “Бога бойтесь, царя чтите”» (1 Пет. 2:17). «Обе заповеди, — пишет святитель Фи­ларет, митрополит Московский, — об обязанностях наших к Богу Небесному и к царю земному — поставлены рядом, в не­посредственном одна с другой сближении, как бы мысль о них нераздельна»²⁵. И затем святитель подчеркивает, что даны эти заповеди тогда, когда «цари не чтили истинного Бога и даже преследовали учителей Его»²⁶. Из этого следует, что Православ­ная Церковь чтит царя, как власть от Бога даже в том случае, если царь не исповедует Православие. Единственным поводом для неподчинения может стать требование отречься от Христа или правой веры в Него. Впрочем, и православные цари иногда уклонялись от истины и настаивали на православности неко­торых еретических учений. В этих случаях неподчинение так­же является религиозным долгом, в том числе и для того, что­бы не допустить государю укорениться в заблуждении.

    И все же, с каким бы уважением ни относились чада Цер­кви к иноверным государям, им далеко до того чувства, кото­рое они испытывают к православным царям. Совершеннейшее единство священности рода и святости духа являет собой по­истине Божественную гармонию. Воздаяние почестей и послу­шание благоверному царю есть заповедь благая и легкая, ис­полненная любви и радости²⁷.

    Это отнюдь не означает обожествления царя. Госуда­ри — тоже люди, подверженные общечеловеческим слабос­тям и грехам. Им свойственны ошибки и заблуждения.

    Более того, сверхсакральное отношение к царю (когда тот из человека превращается в «супермена») является пере­житком язычества. Вспоминаются языческие деспотии (напри­мер, Ассирия, Древний Египет) в которых неограниченные полномочия монархов обосновывалось и закреплялось рели­гией, предписывавшей повиноваться монарху как богу из мес­тного пантеона. Сакрализация личности монарха и его власти вообще характерно для языческих религий рабовладельческо­го периода. В Древнем Риме божественный титул присваивал­ся императорам юридическими актами — решениями сената или самого императора; посвященные этому событию язычес­кие религиозные церемонии также вводились законодательно. В Древнем Египте фараон был верховным правителем и вер­ховным жрецом одновременно. Он считался земным воплоще­нием языческого бога Хора. Фараона язычники считали «бо­гом на земле и богом после смерти». Египетский бог Хор счи­тался прообразом всех египетских фараонов.

    Примечательна в этом отношении и история, приключив­шаяся с императрицей Екатериной Великой во время ее путеше­ствия в Казань. Тогда ректор Казанской духовной семинарии архимандрит Константин (Борковский), произнеся приветствен­ную речь при встрече Екатерины в стенах Казанской духовной семинарии 30 мая 1767 года, сказал: «Музы, видя великую рос­сов Богиню, осеняющую блеском своих прекрасных парнасских гор места, зря (т.е. видя) вшедшую в храм Минервы премудрую Палладу, в священном восхищении стократно ублажают свою судьбину». Очевидно, никому не показалось кощунственным назвать семинарию храмом языческой богини Минервы, а саму Екатерину — греческой богиней. Как видим, в стремлении уб­лажить монарха некоторые церковные служители того времени даже впадали в своеобразное культурное неоязычество.

    Итак, Спаситель мира Христос в этой парадигме взгля­дов слишком далек, будучи вытесненным авторитетом импе­рии. В то время как учительский голос Святой Православной Церкви напоминает нам, что власть царей, королей и импера­торов рассматривалась как своего рода временное послушание перед Богом, своего рода служение властвовать.

    Источником всякой власти принято было считать Бога, а всякая гражданская власть, таким образом, носила временный, поверенный характер. При короновании царя вторично пома­зывают миром, чтобы благодать Божия дала ему мудрость и силы в управлении государством, в несении самого трудного послушания от Бога на земле.

    Царствовать — значит жить не для себя, а для своей стра­ны, отречься от гордыни и превозношения, от пристрастий и привязанностей, стать отцом и справедливым судьей для сво­их подданных. Для достойного царя корона в вечности станет нимбом света; для недостойного — раскаленным обручем, на­детым на его чело; муками и укорами совести за каждую слезу и каплю крови, которая была пролита по его вине в его стране. При короновании царь дает обет пред Богом жить для своего народа. Эта клятва, как печать, не смывается даже смертью. Если святые, как и ангелы, служат людям по велению своей любви, то святые цари — по любви и еще по долженствова­нию. Царство их не прекращается со смертью; оно переходит в духовное служение своему народу.

    По словам одного из дореволюционных проповедников, «подвиг царского служения по своей трудности — единствен­ный, исключительный. Царь исполнен непрестанных забот и мучительных тревог, опасением за личную жизнь от руки зло­деев и за жизнь народа от замысла крамольников. Ему нужно охранять мир с другими державами и в то же время иногда при­ходится вести войну внутри страны с изменниками и искателя­ми власти. Нужно мудрыми законами, развитием промышлен­ности, науки и искусства содействовать благу всего народа и в то же время оградить права и счастье всякого отдельного чело­века. Когда над Родиной начинают собираться грозовые тучи, то удары грома прежде всего отдаются болью в царском серд­це. Когда политические страсти, как подземные вулканы, со­трясают почву, прежде всего это ощущается сидящем на тро­не. Недаром некоторые правители, живя в блеске и роскоши дворцов, считали счастливыми землекопов и мирных хлебо­пашцев, живущих в своих хижинах под соломенной крышей <.> Вот почему апостол Павел, понимая всю трудность царс­кого служения, заповедал христианам через своего ученика, епископа Тимофея, прежде всего творить молитвы за царя и за лиц, облеченных от него властью (1 Тим. 2:1-2); нужно, чтобы общие усиленные молитвы подданных сосредоточились на личности царя и отразились в душе его чистыми лучами крото­сти, милосердия, правды, мужества и мудрости, граничащей с прозорливостью, необходимою и в избрании себе советников, и в издании полезных законов для страны.

    Не ответственностью пред народом, не страхом суда че­ловеческой истории, а страхом праведного Суда Божия, ответ­ственностью пред Господом Вседержителем, дающим власть царю, определяется трудность и величие царского дела: “Он Божий слуга” (Рим. 13:4), — говорит апостол. Государства силь­ны не столько пушками и пулеметами, не столько армией и флотом, сколько нравственною мощью общества, твердостью его духа. В нравственно ослабевшем организме государства уже не родятся мудрецы, не появляются герои, и высокие царские троны их, подобно гордящемуся, богатому Вавилону, часто рассыпаются в прах, как великан на глиняных ногах»²⁸.

    Во многом идеалы служения народу были реализованы в служении государей Византии и наследовавших ей Руси и Грузии²⁹. А начало царственной святости мы находим в подви­гах римской императрицы Александры, пострадавшей за ис­поведание истинной веры в IV веке от собственного мужа, лютого гонителя христиан Диоклетиана. Ее, находившуюся на вершине земного благополучия, ни царство, ни роскошь, ни семейные узы, ни «скорбь, или теснота, или гонение, или го­лод, или нагота, или опасность, или меч» (Рим. 8:35) не смогли отлучить от любви Божией. Царица Александра явилась пер­вой лучезарной звездой в созвездии святых царственных под­вижниц, просиявших благочестием и духовными подвигами.

    Сколько дивных имен в этом божественном лике: свя­тая равноапостольная царица Елена, обретшая Животворящий Крест Господень и украсившая Палестину храмами Божиими; святая благоверная царица Пульхерия, отстаивавшая чис­тоту Православия на Халкидонском соборе 451 года; святая царица Ирина, при участии которой был созван VII Вселенс­кий Собор; святая праведная Феодора, императрица Визан­тийская, восстановившая в IX веке почитание святых икон. Огромное богатство и неограниченную власть они принесли на жертвенник Божий, употребив их на служение Церкви и ближним.

    К лику благоверных святых жен относятся супруги вла­стителей и монархов: княгини и великие княгини, царицы и императрицы, в западной традиции — королевы и деспотиссы. Не все они были знатного рода и получили хорошее обра­зование и воспитание, но незаурядный ум, сила духа и муже­ство, вера и верность, духовная и физическая красота стяжа­ли им славу в веках, а стремление к Богу, жертвенная любовь к людям и сила покаяния прославили их в Церкви; почитание ряда из них связано с чудесами от мощей. Особенность их подвига — причастность к делам управления государством и народом, помощь, а иногда и замена мужей-монархов. Неко­торые из благоверных жен после отхода от государственных дел принимали монашество, некоторые — страдали за веру, поэтому у многих из них есть дополнительный чин святости: равноапостольная, великомученица или мученица, преподоб­ная или преподобномученица.

    На Руси также было много угодниц Божиих из царских и княжеских родов: святая равноапостольная княгиня Ольга, про­светившая землю нашу светом крещения; преподобная Евдо­кия, супруга великого князя Московского Димитрия Донско­го, основавшая в столице девичий монастырь; преподобная Ефросиния Полоцкая, оставившая княжение и удалившаяся в затвор; святая княгиня Иулиания, чьи нетленные мощи нахо­дятся в пещерах Киево-Печерской лавры; преподобная Анна Кашинская и другие, чьи имена золотыми буквами написаны в Книге жизни.

    Многие из них не были канонизованы, но прославились богоугодными делами, как Анастасия Романова, супруга Иоан­на Грозного, стяжавшая чрезвычайную народную любовь кро­тостью и благонравием души; жена Феодора Иоановича цари­ца Ирина Годунова, проводившая в царских палатах суровую монашескую жизнь; инокиня Марфа, мать первого самодерж­ца из рода Романовых, Михаила Феодоровича.

    Анастасия Романова милосердием и сострадательностью уподоблялась древнехристианской святой Анастасии Римской, жившей в IV веке. Любовь к страждущим в этой богатой пат­рицианке была безграничной. Скрываясь от глаз людских, она тайно посещала тюрьмы и больницы, утешала больных и скор­бящих, перевязывала раны христианским мученикам, избавля­ла (слав. — разрешала) их от уз, за что Церковь нарекла ее Узорешительницей. Такой же была богобоязненная супруга Гроз­ного, смягчавшая жестокость царя, ставшая благодетельницей и утешительным ангелом для своих подданных. После ее преж­девременной кончины весь московский люд, безудержно скор­бя, шел за ее гробом.

    Этот высокий пример подвижничества позднее не раз повторялся в судьбах русских государынь. В начале XIX века вдова императора Павла I Мария Феодоровна развернула не­виданную дотоле благотворительную и просветительскую де­ятельность, состоявшую в учреждении сети воспитательных, сиротских, больничных, образовательных и других богоугод­ных заведений. Впервые в державе благотворительность полу­чила государственное признание и поддержку. После смерти

    Марии Феодоровны эти учреждения стали называться Мари­инскими по имени своей попечительницы. Они просущество­вали вплоть до революции и всегда были образцовыми в систе­ме благотворительного обеспечения неимущих.

    Во время Крымской войны в героически оборонявший­ся Севастополь был отправлен особый отряд сестер милосер­дия, поступивший в распоряжение доктора Пирогова. Мало кому известно, что подвижницы эти самоотверженно выха­живавшие раненых в тяжелейших военных условиях, были по­сланницами Крестовоздвиженской общины милосердия, со­зданной в 1854 году великой княгиней Еленой Павловной, супругой великого князя Михаила, сына императора Павла I. Не только осажденный Севастополь, но и Крым, Николаев, Херсон, Одесса — вот те места, где в военных госпиталях несли свое служение сестры Крестовоздвиженской общины. Ее высочество, много сделавшая для развития в стране дви­жения милосердия и упрочения этого института, не только финансово содержала общину, но и горячо заботилась о ду­ховной стороне ее бытия. Сохранилась переписка Елены Пав­ловны со святителем Херсонским Иннокентием (Борисовым), где ее высочество просит владыку об архипастырском покро­вительстве над общиной и особенно о назначении туда муд­рого и опытного духовника.

    Созидательная деятельность, помощь нуждающимся были неотъемлемой частью жизни многих представителей Дома Романовых. На собственные средства ими создавались лазаре­ты, санитарные поезда, дома инвалидов, мастерские, школы, лечебницы и многое другое. Например, великая княгиня Ма­рия Павловна младшая поддерживала лазарет для раненных солдат, родная сестра Николая II великая княгиня Ксения Алек­сандровна сформировала санитарный поезд для оказания по­мощи солдатам в период Русско-японской войны. Но, может быть, самый разительный пример бескорыстного служения людям был показан жизнью царской семьи и великой княгини Елизаветы Федоровны, которые личным трудом в течение дли­тельного и трудного для России времени самоотверженно по­могали очень многими делами.

    Трудами царской семьи и великой княгини Елизаветы Феодоровны осуществлялись пожертвования на строительство храмов, поддержание различных учреждений и миссий. В пе­риод царствования Николая II было прославлено больше свя­тых, чем за весь XIX век, было открыто более 200 новых мона­стырей, построено более 7 тысяч новых церквей (в том числе Феодоровский собор в Царском Селе, впоследствии разрушен­ный большевиками). Строились православные храмы за гра­ницей, активно поддерживались зарубежные епархии и мис­сии. Например, заботами императорской семьи было воздвиг­нуто несколько православных храмов на родине Александры Федоровны, в Дармштадте. Подземный храм во имя преподоб­ного Серафима Саровского явился подлинной сокровищницей старинной иконописи и церковной утвари. Под покровитель­ством императрицы работали комитеты по сооружению хра­мов в память моряков, погибших в Русско-японской войне 1904-1905 годов, и собора Святой Троицы в Петрограде.

    Марфо-Мариинская обитель милосердия была создана трудами и на средства великой княгини Елизаветы Федоров­ны 23 (10) февраля 1909 года. В этот день великая княгиня сняла траурное платье, которое носила в память об убитом муже, облачилась в белое одеяние сестры милосердия и, со­брав послушниц своей обители, объявила: «Я оставляю блес­тящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир — в мир бед­ных и страдающих». Обитель жила по уставу, написанному самой Елизаветой Феодоровной с благословения старцев Троице-Сергиевой лавры и Оптиной пустыни. Идея создания оби­тели с монастырским укладом, но без пострига в монашество привлекала молодых женщин, давала право выбора: уйти из обители в случае замужества либо принять обет послушания в ее стенах. Они обучались практической медицине и педаго­гике, работали как медсестры, оказывали первую помощь, осуществляли уход за больными, постигали азы акушерства, хирургии. Среди сестер постепенно определились воспита­тельницы, учителя начальных классов, сиделки, сотрудницы аптеки и библиотеки.

    За время своего существования с 1909 по 1926 год оби­тель сумела помочь тысячам страждущих. Здесь действова­ли следующие социальные программы: бесплатная лечебни­ца и дешевая аптека; бесплатная столовая; приют для девочек-сирот; воскресная школа для детей и взрослых; патро­нажная служба; помощь раненым воинам-ветеранам Первой мировой войны; раздача гуманитарной помощи; забота о семьях погибших солдат и офицеров. Основным направле­нием деятельности обители было медицинское. Насельницы проходили курс обучения медицине. Главной их зада­чей было посещение больных, бедных, брошенных детей, оказание им медицинской, материальной и моральной по­мощи. В больнице обители работали лучшие специалисты Москвы, все операции проводились бесплатно. Здесь исце­лялись те, от кого отказывались врачи.

    Едва началась война, государыня Александра Феодоров­на, забыв о недомоганиях, лихорадочно занялась устройством госпиталей, формированием санитарных поездов и открытием складов в Петрограде, Москве, Харькове и Одессе. Переехав в Царское Село, государыня организовала особый эвакуацион­ный пункт, в который входило около 85 лазаретов в Царском Селе, Павловске, Петергофе, Луге, Саблине и других местах. Обслуживали эти лазареты около десяти санитарных поездов ее имени и имени ее детей. Чтобы лучше руководить деятель­ностью лазаретов, императрица решила лично пройти курс се­стер милосердия военного времени. Для практики она вместе с двумя старшими дочерьми поступила в первый оборудован­ный лазарет при дворцовом госпитале. Императрица рано вста­вала, а ложилась иногда далеко за полночь. Каждый день в де­вять часов утра она заезжала в церковь Знамения, к чудотвор­ному образу. Из церкви она отправлялась на работу в лазарет. Иногда ночью императрица приезжала на кладбище, где хоро­нили солдат и офицеров, скончавшихся в царскосельском гос­питале, и молилась за их души.

    Итак, и сам император Николай II, и члены его семьи, и родственники августейшей фамилии явили яркий пример жерт­венного служения своему народу по евангельским заповедям.

    В церковной традиции этот подвиг обычно именуется служением благоверного государя. Согласно Православной энциклопедии, «благоверный» означает «благочестивый»; сло­во используется в разных смыслах:

• как эпитет в славословиях в честь римских и визан­тийских императоров, подчеркивающий строгое следование государя официальным морально-религиозным установлени­ям (первоначально римской языческой религии, затем — хрис­тианства);
• в Русской Церкви — как синоним слов «правоверный», «православный» по отношению к архиереям;
• в богослужении — как титул членов императорской фамилии по отношению к императору (царю) и его супруге употребляется титул «благочестивейший(ая)»;
• как именование лика (чина) святых из императоров, царей, князей.

    В этом последнем смысле используется термин в данной статье. Итак, термин «благоверный» (греч. ενσεβηΖ) означает лик православных святых из монархов, прославляемых Церко­вью за праведную жизнь и, как правило, не относящихся к му­ченикам и страстотерпцам.

    Земной царь — икона Небесного Царя. Икона может быть несовершенной, но она не перестает оставаться святыней. Ста­тус монарха с христианских позиций прекрасно сформулиро­вал преподобный Иосиф Волоцкий: «Царь естеством подобен всем человекам, властию же подобен Вышнему Богу».

    «Историческая законная наследственная власть госу­даря милостию Божиею является наиболее независимой и, следовательно, способной воплощать интересы всего наро­да. Правильного христианского понимания монархии мы достигнем, если прислушаемся к классическому определе­нию, данному главой Российского императорского дома Ве­ликой княгиней Марией Владимировной: «Монархия — это не политическая доктрина, а государственный строй и сис­тема исторически сложившихся национальных ценностей»³⁰. Монархия неуклонно стремится к идеалам любви, веры, на­дежды, верности, справедливости и чести. Не всегда полу­чается, но она стремится к этому по своей природе. А для республики эти непреходящие, с точки зрения православной веры, ценности, в лучшем случае — забавные сувениры, а как правило — ненужный хлам, который только мешает пре­словутой конкурентоспособности»³¹.

    Богословское обоснование почитания отдельных монар­хов как святых составляют особые отношения между Богом и монархом как поставленным от Бога устроителем земной жиз­ни, судьей и хранителем закона. Например, «Феодосий II, име­нуемый Новым (408-450), как и его дед, святой Феодосий Ве­ликий, был известен своей подвижнической жизнью — он смог вымолить прощение для своей гордой матери, царицы Евдоксии, по проискам которой был сослан святой Иоанн Златоуст. В течение своего долгого царствования он держался в стороне от текущих дел правительства и жил, как и его жена, уединен­ной монашеской жизнью. Православная Церковь празднует его память 29 июля / 11 августа, а его жены (не матери), царицы Евдоксии, 13/26 августа, в тот же день, в который празднуется память святой царицы Ирины.

    Святой император Маркиан (450-457) был преемником святого Феодосия II, он также вместе со своей супругой цари­цей Пульхерией³² официально канонизирован Православной Церковью»³³.

    Не вдаваясь в подробности, стоит отметить и то, что Гре­ческая Церковь практически не знала святых мирян, ибо на Востоке святость связывалась прежде всего с монашеским под­вигом. Русская Церковь начала отсчет своих святых именно с мирян — братьев-князей, причем принявших крещение совсем недавно. Впоследствии эта традиция, идущая вразрез с прави­лами Греческой Церкви, продолжится, и на Руси будут кано­низированы десятки святых князей. И характерно, что изна­чально и поныне Церковь чтит Бориса и Глеба как страстотер­пцев — этот чин святости, учрежденный в Русской Церкви, византийской традиции. Следовательно, идея святости в рус­ском религиозно-философском сознании с самого начала свя­зывалась не только с аскетическим подвигом иноков, но и с жизненным подвигом князей, вождей народной жизни, об ас­кетических подвигах которых ничего не известно. Интересно, что образ святых Бориса и Глеба позднее превратился в образ святых-воинов, и особую популярность этот образ получил в произведениях, посвященных воинским темам.

    Причина для канонизации православных князей Святой Церковью, как отмечал Г.П. Федотов, состоит «в ее признании их личной добродетели: их благочестия, аскетизма, великоду­шия и любви к ближнему — одного из этих достоинств, или всех их. Царственные святые в этом смысле рассматриваются без отличий от других православных христиан, которые были прославлены святой Церковью на тех же основаниях»³⁴.

    В праздновании памяти святых монархов и князей про­славляется их подвиг, запечатленный в благочестии, милости и заботе об укреплении христианской веры, а не властные пол­номочия, бывшие у них в земной жизни, или родовитое проис­хождение. Слияние гражданской и церковной истории отрази­лось только в указании социальной принадлежности святых правителей в календарях-месяцесловах, гимнографии и, конеч­но, в житиях этих святых.

 

    Начало царственной святости: ветхозаветный период

    Христианская мысль опирается при этом на ветхозавет­ную традицию. В Священном Писании установление царской власти в Израиле описывается как акт богоизбрания. Самуил говорит Саулу (первому царю): «И найдет на тебя Дух Госпо­день, и ты будешь пророчествовать… и сделаешься иным че­ловеком» (1 Цар. 10:6). Неоднократно подчеркивается и осо­бая избранность царя Давида. В то же время Священное Пи­сание дает множество примеров царей, отвергнувших волю Божию, поклонявшихся языческим идолам и не творивших праведного суда. Таким образом, благодатные дары царства не даются безусловно — неправедный царь лишается своего богоизбранничества. Классические примеры на слуху у мно­гих. Это Давид и Саул. Святой пророк и царь Давид — удиви­тельная личность не только в библейской, но и в мировой ис­тории. Во-первых, с его именем связано все, что мы видим сегодня в Иерусалиме. Именно Давид дал Иерусалиму тот духовный толчок, который сделал его священным городом. В начале X века до Рождества Христова Давид завоевал эту небольшую крепость у подножия горы Сион и сделал ее сто­лицей объединенного под его властью Израиля. И с этого мо­мента началась история Иерусалима как священного города — города, который не только принадлежал царю, но стал ме­стом пребывания Господа. Духовная мощь этого города, мощь, которую и сегодня ощущают все приезжающие в Иерусалим, заквашена на личности Давида.

    Во-вторых, к Давиду восходит гимнографическая тради­ция Церкви. Следует помнить, что не все псалмы, содержащи­еся в Псалтири, написаны Давидом; но именно Давид — родо­начальник такого рода поэзии. Вся библейская поэзия и в ко­нечном счете вся церковная гимнография восходит к песням, которые слагал Давид. Вся она выросла на его слове, на его преданности Богу, доверии к Богу, уверенности, что с Богом он пройдет сквозь стену, если это будет необходимо.

    И третье, что особенно важно и что, может быть, важ­нее прочего, — то, что к Давиду восходит мессианская ли­ния; Христос — потомок Давида, еще при жизни царя про­рок Нафан сказал ему, что от него произойдет Мессия (2 Цар. 7:14-16). Таким образом, и город, посвященный Богу, и гим­нография, обращенная к Богу, и, наконец, сам Господь, воп­лотившийся и родившийся в роде Давидовом, — все это схо­дится в одной личности.

    Давид — второй царь в истории Израиля; первый из царей, Саул, оказался недостойным помазания, и его сменил Давид. Кон­чилась эпоха Судей, началась эпоха Царств. Но почему Господь велит пророку Самуилу дать израильтянам царя, как бы снисходя к их неспособности без царя обойтись? Получа­ется, что это вовсе не великое событие в жизни Израиля, а наоборот — свидетельство некоего падения, слабости.

    Это действительно уникальное событие, по своей уни­кальности оно не уступает единобожию. Во всех восточных (и не только восточных) религиях царская власть превозносится и обожествляется, и только в Библии говорится, что династи­ческая царская власть — это снисхождение Бога к слабости людей, к их маловерию, малодушию. Обращаясь к пророку Самуилу с просьбой поставить над нами царя (1 Цар. 8:5), из­раильтяне отвергают судей, которые избирались непосредствен­но Богом, и хотят иметь более стабильный, как им кажется, институт власти. Господь нисходит к их просьбе (1 Цар. 8:7-9) и в конце концов по Своей милости ставит Израилю такого царя, который сам становится символом преданности Богу. Первый израильский царь Саул теряет власть именно потому, что не был покорен Богу, он не хочет подчиниться словам пророка Самуила. Но Господь увидел подлинного царя в Давиде, маль- чике-пастухе, музыканте, младшем из восьми сыновей Иессея.

    Читая историю Давида (Первая, Вторая и начало Третьей книги Царств), мы то и дело видим, что он ведет себя странно и неразумно в глазах современников; нам же эта неразумность все время что-то напоминает. Саул преследует Давида и хочет его убить; Давид же сохраняет ему жизнь, отказываясь под­нять руку на помазанника Божия, и оплакивает Саула, когда тот погибает. Давид отказывается покарать Семея, публично его, царя, оскорблявшего, потому что «Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать: “зачем ты так дела­ешь?”» (2 Цар. 16:10). Давид прощает, любит, ждет и, наконец, оплакивает своего сына Авессалома, хотя тот его предал и хо­тел убить (2 Цар. 18). И все это заставляет нас обратить взор уже не к Ветхому, а к Новому Завету.

    Бог ведь всегда один и тот же. И в Ветхом Завете, и в Новом — один и тот же Бог. Просто одни люди близки к Нему, а другие далеки от Него. Новый Завет открывает эпоху пре­дельной близости между Богом и человеком. В Ветхом же Он не открывается в такой полноте. Но в тех, к кому Он прибли­жался, кому открывался — в Аврааме, Иакове, Моисее, Дави­де,— мы действительно находим немало новозаветного. Это проблески грядущего Нового Завета. Давид очень мужествен­ный человек, воинственный, он страшен для тех, с кем он во­юет, но почему-то мы по сей день читаем: «Вспомни, Госпо­ди, Давида и все сокрушение его» (Пс. 131:1). В чем кротость Давида? В том, что на первом месте у него то, что открывает ему Бог, и здесь Давид, действительно, кротчайший человек. Кроток он был перед словом Божиим, которое было для него непререкаемым указом, даже если никак не сочеталось с его интересами в земном понимании.

    Заметьте, в отличие от других древних владык, кото­рые видели себя земными богами, Давид всегда знал, что он всего лишь человек. Что дни его — «как цвет полевой» (Пс. 102:15). Он никогда не надмевался. Не терял правильного, трезвого видения самого себя. Власть и слава меняют челове­ка, много ли найдется в истории человечества людей, способ­ных выдержать испытание властью и славой? Давид — один из немногих.

    Давид совершил преступление. И мы должны быть бла­годарны богодухновенным библейским хронистам, что они так откровенно об этом пишут. Авторы Священного Писания не стремятся нарочито идеализировать своего героя, наделить его (как современные царебожники) набором сверхъестественных свойств. В Библии мы читаем и про то, как Давид взял жену Урии, человека, чье поведение, как оно изображается на стра­ницах Библии, безупречно и благородно, и, кроме того, он пре­дельно предан царю Давиду. Но Давид послал Урию на смерть. Библия показывает нам, как низко он пал. И к нему приходит пророк Нафан (2 Цар. 12) и обличает его. И здесь мы снова видим отличие Давида от большинства земных владык, от Иоан­на Грозного, например, который убил митрополита Филиппа; Давид готов услышать обличающие его слова, он знает, что голос пророка — это голос Божий. Раскаяние Давида столь же глубоко, сколь и его падение. Потому-то оно и поднимает его оттуда, из бездны, потому-то мы и слышим 50-й псалом каж­дый день за богослужением. И мы должны извлечь из этой си­туации урок, иначе говоря, сформулировать для себя такой за­кон раскаяния: чтобы нас поднять, оно должно быть так же глубоко, как грех в нас.

    И здесь мы вновь должны еще раз поблагодарить древ­неизраильских хронистов. Обычно придворные хроники выг­лядят совершенно иначе, в них перечисляются лишь великие заслуги царя. Мы говорили о том, что Давид отказался пока­рать Семея, публично его оскорблявшего, но ведь перед смер­тью своей он все-таки велел Семея казнить (3 Цар. 2:8-9). А Давид эпохи Саула, молодой Давид — это командир отряда из беглых людей, по сути, скрывающейся в горах вооружен­ной банды. Более того, какое-то время Давид служит искон­ным врагам Израиля — филистимлянам. (1 Цар. 27). Давид вынужден жить по законам своего времени, которые, впро­чем, мало чем отличаются от сегодняшних. Но в Давиде при этом бьется удивительное сердце, в нем живет удивительная душа, нечто такое, что опережает его самого. Бог выбрал Да­вида, и Давид оказался отзывчивым. Причина его противоре­чивости именно в том, что он не тождествен самому себе, в том, что Бог как бы приподнимает его над ним же самим. Люди, которые записали хронику Давидова царствования, это чувствовали, и для них это было наиболее значимым. И это осталось в веках.

    Для многих «святой Псалмопевец был прежде всего — личностью, яркой, страстной, доброй и яростной, изведавшей в жизни все. От пещерных глубин одиночества — до всеобщей любви. От смертного греха — до Божией милости и ласкового прощения. И столько в нем было веры в Бога. Какой-то фантас­тической и при этом — всецело человеческой, детской, сынов­ней, почти интимной. Потому что Давид — как раз тот случай, когда безмерность Божией воли, Божия чуда совершается в ма­лости, почти в немощи. (Чтобы отличие обыденной человечес­кой логики от Божией выглядело особенно пронзительно.) Ни по каким обыденным законам не должен был юный пастушок Давид оказаться царем. Давид первый, кто не просто любил и доверял Богу, кто чувствовал на себе Его руку, но боялся опоро­чить эту любовь, растоптать оказанное доверие. Саулова дочь была потрясена тем, как ее царственный супруг Давид пляшет и стелется перед Ковчегом Завета. А у Давида была иная шкала ценностей»³⁵.

    Он, а также и все последовавшие за ним святые монар­хи ставили на первое место Бога и сознавали, что перед Ним они мало чем отличаются от простых, не столь именитых смер­тных.

    В понимании наших предков Давид — это идеальный царь, который, с одной стороны, сохраняет верность Богу, а с другой — объединяет народ. Для князей эпохи разобщенной Руси, для святого Андрея Боголюбского и местно почитаемого подвижника великого князя Всеволода Большое Гнездо Давид был прежде всего царем-объединителем. Израиль времен Да­вида, а затем Соломона был большой, крепкой, мощной импе­рией, объединяющей не только израильские колена, но и со­седние племена. Князь Всеволод, воспитывавшийся в Греции, мог воспринимать Давида как своего покровителя еще и вот почему: он — младший из сыновей Юрия Долгорукого от вто­рой его жены, и он, тем не менее, был призван на княжение. Поэтому Давид, младший из сыновей Иессеевых, Давид, кото­рому поклонились братья его, много значил для Всеволода. На северном фасаде Димитриевского собора есть изображение: сидит человек, и на коленях у него маленький мальчик в са­пожках, это говорит о княжеском достоинстве, а перед ним по два отрока с двух сторон — кланяются ему. По всей видимос­ти, это изображение Иессея и Давида. Для благоверного князя Всеволода это было своего рода парадигмой — избранность Богом вопреки человеческим установлениям.

    А смысл этот и эта правда таковы: государь — всего лишь первый из христиан, равных перед Богом.

    Чтобы рассмотреть специфику царственной святости, нам вновь необходимо вновь обратиться. к Ветхому Завету. Зем­ля обетованная была, в сущности, уединенная: она нигде не­посредственно не соприкасалась с большими идолопоклонни­ческими народами. Безопасность ее обеспечивалась самой при­родой: безводная пустыня на юге, непроходимые хребты гор на севере, безбрежное и негостеприимное море на западе и глу­бокая Иорданская долина с прилегающей к ней великой пус­тыней Сирийской на востоке — делали ее почти неприступ­ной. Там истинная религия вдали от чуждых веяний могла бес­препятственно процветать среди избранного народа. Итак, мис­сия двенадцати колен Израилевых была по сути охранитель­ной: народ оберегался от языческого влияния, чтобы в свое время дать миру боговдохновенных пророков.

 

     Христианские святые монархи

    Миссия Нового Завета иная: богоизбранные народы не только охраняют, но и свидетельствуют всему миру свет исти­ны Христовой, по слову Самого Господа: «Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, пропо­ведайте на кровлях» (Мф. 10:27). Владения Первого и Вто­рого Рима — Римской и Византийской империй — были весь­ма обширны: в них входили земли Европы, Азии и Север­ной Африки. Но, отступив от Бога, обе империи прекратили свое существование.

    Истинный царь — Царь Небесный, и все жители право­славной державы ходят под рукой Его, смиренно подчиняясь Его воле, чтят Его заповеди и хлеб насущный принимают из Его невидимых рук. Над царем, таким образом, стоит суд Бога, точно так же, как и над каждым из его подданных.

    И подданные могут заниматься «критикой справа»³⁶, т.е. ставить вопросы: относится ли к ним государь как к членам огромной христианской общины, иными словами, как к чле­нам колоссальной семьи? Он имеет право на строгость точно так же, как и всякий отец семейства³⁷ Дата обращения. 12.10.2012.], но и заботиться о семей­стве точно так же обязан — как о родне.

    Чтит ли он заповеди? Добрый он христианин или отступ­ник? Еще византийская традиция позволяла отказать государю в повиновении, если он покушается на основы веры. Если государь отступничает, если он — «ложный государь», стоит ли ему подчиняться, и как тогда строить свою жизнь? Жизнь своей семьи? Жизнь города? Жизнь страны?

    Но, естественно, должны существовать рамки (опреде­ленные законами страны и Церкви) для такой «критики спра­ва», они могут касаться лишь сверхсерьезных вопросов, а не капризов и прихотей. Лучше всего на этот счет высказался в «Борисе Годунове» А.С. Пушкин:

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро —

А за грехи, за темные деянья

Спасителя смиренно умоляют.

    Царство зиждится на родовом начале. Этот принцип ле­жит в основе таких неотъемлемых качеств подлинной и совер­шенной монархии, как династичность, наследственность влас­ти и признание государя отцом нации. Как нельзя отречься от собственного отца, даже если он нарушает Божественные за­поведи, так же недопустимо восстать против законного царя, какие бы проступки он ни совершил.

    «Царь несет огромную ответственность, но только пе­ред поставившим его Богом. Можно скорбеть о     грехах царя, молиться о его исправлении, даже не подчиниться его воле, если он требует отречения от Православия. Но ни при каких обстоятельствах никто не имеет права устроить бунт против царя и пытаться лишить его царственного достоинства, ибо только Господь, в руце Которого сердца Царей,     может пора­зить впавшего в злочестие государя. Вся история Святой Цер­кви служит подтверждением православности такого отноше­ния к монархам. Святые отцы молились об императорах-языч- никах, императорах-еретиках, императорах-тиранах. И лишь один император навлек на себя молитву о его смерти — от­рекшийся от Христа и впавший в явный сатанизм Юлиан От­ступник. Но даже в отношении него святой Василий Великий молился “о смерти или о вразумлении”»³⁸.

    Ветхозаветное понимание царской власти отличается в этом отношении от тех представлений о царе как о хариз­матическом вожде, наделенном божественными полномочи­ями, которые были свойственны религиозным системам Древнего Востока.

    Специально отметим, что в первое тысячелетие христи­анской истории сложилось и почитание святых монархов на западе христианского мира.

    Канонизированные короли, а также члены правящих ди­настий — сравнительно многочисленная группа в списках евро­пейских средневековых святых в VI-XI веках. Особую значи­мость и распространение культы святых государей получили в «периферийных регионах» латинской Европы — в англосаксон­ском и скандинавском обществе и в Центральной Европе. Рели­гиозное и политико-идеологическое содержание образа святого правителя, функции его культа не были неизменны на протя­жении всей эпохи раннего средневековья. Первые образы свя­тых правителей появляются в меровингской Галлии, и по мере расширения границ христианского мира на севере и на востоке обнаруживается тенденция не только их появления в новых регионах, но и доминирования в местной религиозно-культо­вой практике.

    По наблюдениям Г.П. Федотова, «на Руси почитание святых князей устанавливается очень рано (XI в.) и имеет са­мостоятельные духовные корни. Аналогии с Западом очевид­ны — даже с романно-германским Западом, его культом свя­тых королей и феодальных рыцарей. Но это лишь одно из многих явлений, указывающих на духовную близость с Запа­дом древней, домонгольской Руси»³⁹.

    Успешное распространение христианства в регионах тра­диционной варварской культуры определялось адаптацией к местным традиционным верованиям и социальным практикам. Культы святых правителей выполняли те же функции, что и культы святых в целом. Как и любой иной святой, святой пра­витель становился центром интегрированного сообщества, в котором люди были объединены почитанием своего святого патрона. В рамках культового почитания святых королей рож­далось как ощущение политического единства, так и формаль­ная идея государственности.

    Тема царской святости становится актуальной для хрис­тианской Церкви после того, как христианство делается госу­дарственной религией Римской империи, а император офици­ально становится защитником Церкви и охранителем веры. Византийские императоры получают существенные полномо­чия в церковной сфере и могут именоваться ее «внешними епис­копами».

    Императоры могут созывать Вселенские Соборы, возбуж­дать дискуссию по важным догматическим проблемам (например, император Юстиниан в так называемом вопросе о «трех главах», т.е. о православности учения Феодора Мопсуестийского, Феодо- рита Киррского), осуществлять определенную религиозную по­литику, издавая указы о преследовании еретиков и т.п.

    Заметим, что за двухтысячелетнюю историю отношений Святой Церкви и правительств подавляющее большинство пос­ледних было монархическим. Разумеется, для этого существу­ют мирские и исторические причины, имеющие мало общего с тем, что эти правительства были христианскими. Мы сталки­ваемся с тем, что по самой своей сути царская форма правле­ния исторически была исключительно подходящей, чтобы стать христианской, в то время как другие формы — не всегда под­ходящими. Именно по той причине, что в условиях имперско­го правления монарх, в то же время — крещеный христианин, который, как и все христиане, обязан бороться за свое спасе­ние, откликаясь на божественную любовь Спасителя нашего Иисуса Христа.

    Связь царя земного и Царя Небесного традиционно под­черкивалась в иконографии. Известны сюжеты типа «корона­ция»: Спаситель дает венец земному государю. Также право­славный император традиционно изображался с нимбом — как на иконах, так и на религиозных картинах. Этот нимб, однако, не является знаком того, что тот или иной император или царь был прославлен как святой. Скорее эта традиция свидетельству­ет о том, как Святая Церковь традиционно придавала священ­ный и божественный характер имперской власти. «На иконе Покрова Пресвятой Богородицы внизу слева изображена свя­тая императрица Феофания, чья кончина последовала 10 нояб­ря 897 года (ее память совершается 16/29 декабря). Однако император, изображенный рядом с ней, ее муж Лев VI Мудрый (886-912), так и не был прославлен, и, тем не менее, оба они изображены с нимбами»⁴⁰.

    На иконе Крещения Руси святые равноапостольные Вла­димир и Ольга, разумеется, изображаются с нимбами, но так же изображена и царевна Анна, будущая невеста князя Владимира.

    Какой вывод можно сделать, исходя из этой иконогра­фической традиции? Очевидно, что Святая Православная Цер­ковь за долгие века своей истории не рассматривала православ­ных императоров и царей как просто политические фигуры, несмотря на все свое благоговение к священному положению Помазанников Божиих.

    В то же время, мы должны отметить, что Святая Церковь делает четкое различие между тем очень ограниченным чис­лом православных императоров, царей и князей, которых она почитает в лике святых, и полным числом православных импе­раторов, так и теми, кого она ежегодно поминает в великом синодике.

 

    Обоснования для канонизации святых государей

    Когда Святая Церковь канонизирует монарха, она в пер­вую очередь отмечает его вклад в развитие и распространение христианства. «Святой Владимир не только крестил всю Русь, но также, лишившись зрения, показал терпение и смирение, которые никогда не были свойственны ни одному варяжскому правителю»⁴¹.

    Здесь мы подошли ко второй важной причине царской канонизации: преданности святых царей и князей Христу вплоть до пролития своей крови.

    Например, «великий князь Киевский и Черниговский Игорь (в крещении Георгий) Ольгович. Он оставил трон и от­дал себя на жестокое растерзание убийцам, подражая кротости и любви нашего     Господа. Став великим князем в 1146 году, святой Игорь занимал престол всего двенадцать дней и оста­вил его добровольно, т.к. видел, что правящая знать призывала к власти князя Переяславского Изяслава, человека, который и правил далее как великий князь с 1146 по 1154 год. Вместо того чтобы настаивать на своих правах, Игорь предпочел уда­литься в монастырь, где принял постриг под именем Гавриила, и позже, 9 сентября того же года, был убит. Его память празд­нуется 5/18 июня, в день перенесения его святых мощей»⁴².

На Западе мы встречаем еще один пример царственного мученика—Эдуарда, короля Английского (церковнослав. — Ед- вардий). В 975 году он был коронован в возрасте 13 лет. Через три года, 18 марта 978 года, он был убит по приказу завистливой и злобной мачехи, королевы Эльфриды, в замке Корф. Его убий­ство потрясло англосаксов, которые почти сразу же стали назы­вать его королем Эдуардом-мучеником. Сегодня его мощи нахо­дятся во владении Русской Православной Церкви в Британии, и день его мученической кончины, 18/31 марта, торжественно праз­днуется Православной Церковью в Англии.

    Особую страницу в формирование царственной святос­ти внесли представительницы благословенного рода Багра­тионов. Как известно, царицу Тамару называли мудрой. Лю­бовь дает человеку неземную мудрость, любовь раскрывает сердце человека для Бога, любовь дает человеку единствен­ное истинное счастье — быть жертвой для других. Главным посредником между Богом и людьми всегда являлась жертва. Наивно полагать, что жертва — это закланные и сожженные агнцы, волы и т.п. Все это лишь символы подлинной жертвы. Жертва — это воплотившаяся, материализовавшаяся лю­бовь. Только любовь может подлинно открыть путь к друго­му. Выйти навстречу другому — значит, душу свою положить за него. Подлинная любовь — это когда человек всего себя, целиком приносит в жертву, не оставляя ничего лично себе про запас. Только так человек сможет обрести подлинную цельность и подлинную любовь.

    Если отдельный человек обретает свою цельность в абсо­лютной преданности Богу, то кто же может принести личную жертву (специально отметим, что не искупительную, ибо мы уже искуплены Иисусом Христом) за целый народ? Только верхов­ный правитель — царь, тот, на которого Божественным Про­мыслом возложено служения управления мирскими делами. Царь — это не тот, кто пользуется максимумом земных благ, а тот, благодаря которому эти блага, а главным образом мир и поря­док вообще возможны. История знает многих царей и вождей, нелицемерно жертвовавших собой за свой народ, но идеал царс­кого служения явлен один раз — в жертве, принесенной Царем Славы — Христом! Смысл царского служения заключается в непрерывном принесении себя в жертву за весь народ. Примеры такого подвига мы находим в житиях святых царей Грузии.

    Жизнь святой царицы Тамары (XII — нач. XIII в.) была невидимым распятием за народ. Если юродивые скрывали дар прозорливости и исцелений под маской мнимого безумия, а преподобные свои духовные подвиги — в пустыне или за сте­нами монастырей, то подвижническая жизнь иверской венце- носицы была скрыта от глаз мира еще глубже — за блеском царского двора, за грудами золота и драгоценных камней, ко­торые приносили к ее ногам столицы и города Востока.

    Днем, восседая на троне, она разбирала государственные дела и творила суд, подобно Соломону изумляя мудростью и великодушием тех, кто приходил к ней. Это был суд, где тор­жествовала правда, но и для осужденных не был закрыт род­ник ее милосердия. Меч Соломона настигал даже у жертвен­ника храма; во дворце же Тамары находили прощение и ми­лость даже враги царицы — те, кто желал ее смерти и пытался направить меч в ее грудь. По ночам святая Тамара одевала вла­сяницу и молилась Божией Матери, называя Ее Царицей Гру­зии, а себя — последней рабой. Молитвы святой венценосицы, подобно крепостным стенам, защищали страну от видимых и невидимых врагов.

    У святых цариц и княгинь, естественно, идея защиты Отечества выражена по-своему, их удел — ждать отцов, му­жей, сыновей из военных походов и с полей битв, беспокоить­ся об их судьбах, радоваться возвращению, оплакивать в слу­чае гибели. Но социальная деятельность, идеи служения отнюдь не чужды княгиням, они претворяются в дела благотворитель­ности и милосердия, помощь монастырям, сирым, убогим. Не­которые из царских жен принимали участие в управлении го­сударством, в миссионерской деятельности, помогая мужу, а иногда и самостоятельно, но огромное значение для них имела семейная жизнь. Как правило, жены имели много детей, вос­питание которых являлось их главной задачей. Это приносило свои плоды — во многих княжеских родах выявлялись целые династии святых князей. По сути, роли княгинь и цариц были те же, что роли женщин во всем народе. Как многократно от­метил Г. П. Федотов, в святых князьях (и княгинях) Русь виде­ла избранных представителей мирянской святости.

    Ярким образом претворения в жизнь заповедей Господ­них стала жизнь потомка богомудрой Тамары, христолюбивой царицы Кетеван (XVI — нач. XVII в.)⁴³. Государыня, зная, что персидский шах решил или превратить Грузию в мусульманс­кое ханство, или уничтожить в ней всех христиан, решила по­жертвовать собой ради спасения веры и народа. Она понимала, что едет в логово тигра, откуда не будет возврата. Вместе с несколькими вельможами, со священником, который ежеднев­но причащал ее Святых Таин, и с младшим внуком Александ­ром она прибыла в Персию. Шах Аббас принял ее ласково, как будто стал другом Грузии. Но потом он приказал заточить ца­рицу Кетеван вместе с внуками в темницу. Пять лет находи­лась она в плену. Шах Аббас настаивал, чтобы царица Кетеван и ее внуки приняли ислам. Когда она ответила отказом, то на ее глазах стали пытать ее внуков и требовали, чтобы она ради их спасения отреклась от Христа.

    Монархиня оставалась непоколебимой, она молчала, как стена темницы, в которой была заключена. Прошло еще пять лет. Государыня готовилась к смерти. Она сама наложила на себя строгий пост и спала, положив камень под голову. И вот Аббас снова потребовал, чтобы царица Кетеван приняла ислам и стала его женой, обещая, что Персия и Грузия будут считать ее своей царицей. Кетеван послала шаху письмо с отказом. Он снова по­слал своих вельмож к Кетеван с вопросом, скоро ли она примет ислам. Та в ответ прочитала Символ веры и осенила себя крест­ным знамением. Глашатай объявил о казни царицы на главной площади Шираза. Слуги шаха, издеваясь над ненавистным им царственным родом Багратионов, надели на ее голову вместо короны раскаленный котел, как воины Пилата, насмехаясь над Христом, надели на Его чело терновый венец.

    Другой представитель грузинской монархии, святой бла­говерный царь Арчил (VII-VIII вв.) пережил арабские нашествия и самое страшное из них — под предводительством Мурвана- Кру. Арабские кони топтали землю Грузии от востока до запада. Нашествие арабов больше, чем «великое переселение народов» смешало этносы Востока. Над Грузией как дамоклов меч навис­ла опасность арабизации и исламизации — судьбы Сирии и Егип­та. Во многих городах и селах храмы были превращены в мече­ти, и вместо звона колоколов слышались протяжные крики му­эдзинов, призывавших мусульман на молитву. После вторже­ния Мурвана-Кру страна представляла собой развалины и пе­пелища. Как хозяин после пожара собирает разбросанные вок­руг камни и кирпичи и снова отстраивает дом, так царь Арчил собирал свое царство.

    Грузия стала похожа на Иерусалим во времена Неемии и Ездры, когда вернувшийся из плена народ строил храм и воз­водил городские стены, а около строителей лежали щиты и копья. Страна возрождалась, как феникс из пепла. Это трево­жило арабских завоевателей. Эмир Асум всеми средствами пытался распространить ислам в Грузии и видел главную пре­граду в лице царя Арчила, который с немногими воинами за­щищал путь в свою страну от полчищ врагов. Но этих воинов становилось все меньше. Время и битвы вырывали родных и друзей у Арчила. Первым покинул его любимый брат Мир, умерший от ран в бою с Мурваном-Кру. Царь Арчил был по­хож на могучий одинокий дуб, который возвышался на том месте, где недавно шумела густая дубрава. Эмир Асум опусто­шил несколько провинций Грузии.

    Царь Арчил решил поехать в его стан, чтобы просить о по­миловании своего народа и Церкви. Этого только и ждал свире­пый завоеватель. Он стал обвинять царя в неповиновении, в со­крытии сокровищ Византийского императора Ираклия и даже в измене. Царь Арчил легко опроверг эти обвинения. Тогда Асум, сбросив с себя маску судьи, с гневом потребовал, чтобы царь от­рекся от Христа и принял ислам. Арчил ответил отказом. Его за­ковали в цепи и бросили в темницу. После повторного отказа при­нять чужую веру, он был казнен. Его изрубили мечами. Но мерт­вый царь был более страшен, чем живой. Летописец указывает, что смерть царя Арчила преградила путь исламу в Грузии. При­мер царя воодушевил его подданных, как воинов — пример пол­ководца, вступившего в единоборство с врагом. Страна сбросила с себя оковы страха. Имя царя стало знаменем в борьбе за христи­анство. Даже многие из тех, кто принял ислам, узнав о мученичес­кой смерти царя-героя, возвращались к вере своих отцов.

    Царственное мученичество явилось и в русской истории ХХ столетия. Екатеринбург — это тайна, которая, видимо, до конца никогда не будет раскрыта. Это железная маска на лице истории XX столетия, это трагедия России и незаживающая рана в ее груди, это «земля крови», где произошло одно из са­мых гнусных и постыдных преступлений в летописи человече­ства — убийство царя и его семьи. Екатеринбург — могила империи и в то же время духовный центр Русской Церкви, куда направляются паломники и богомольцы со всех концов России и всего православного мира. Здесь был завершен последний акт отречения народа от своего царя, которого отдали без борь­бы на расправу в руки самых мерзких и бессовестных злодеев, и это стало для многих началом отречения от Бога на Небе и от человеческой чести на земле, началом конца.

    Итак, рассмотрев жизненный путь святых государей, мы приходим к выводу, что в основе царственной святости лежит жертвенность. Эту добродетель явили в своем житии и царица Кетеван, и мудрая Тамара, и благородный Арчил, и равноапос­тольные государи, и последний российский император. Ведь для святых и праведных монархов характерны и разные фор­мы подвижничества: подвиг проповеди слова Божия, деятель­ное участие в борьбе с врагами земли своей, основание школ, монастырей, странноприимных домов, благотворение, стран­ничество и, как венец всего, преподобничество. И в этих гра­нях их подвига явлен пример и для нас, чтущих в молитвах их святую память.

     В этом подвиги святых государей типологически близки к подвижничеству и служению иных угодников Господних (преподобных, миссионеров, мучеников), о чем неоднократно мы упоминали выше, о чем писали в своих трудах Г.П. Федо­тов и К. Деруазье.

   Другой стороной царственной святости является вы­сочайшее смирение и глубокая внутренняя аскеза: несмотря на то, что земной монарх окружен славой, роскошью, а порою и раболепием поданных, он всегда имеет пред своими очами Царя Небесного и помнит о том, что в очах Бога он ничем не больше последнего из своих подданных.

    Повышенная ответственность и смирение могут отличать и республиканских правителей: президентов, мэров, губерна­торов, если они являются верующими христианами. Но главное их отличие от монархов в том, что их власть лишена религиоз­ного обоснования и их отношение к Богу несколько иное, чем у государей. Тем более, что история Православной Церкви не зна­ет святых мирян-правителей, которые не были монархами.

    Внутренний же подвиг государей зачастую сокрыт от мира. Не исключено, что у них развивается особое боговидение. И в таком аспекте царственные святые близки к преподоб­ным, недаром же в паремии и чтениях в их память есть значи­тельная близость к паремиям и чтениям в честь преподобных. Отчасти эта грань нам приоткрылась благодаря публикациям дневников и писем семьи Николая II.

    Однако проблематика царственной святости не исчерпы­вается всеми рассмотренными нами аспектами. Выше мы реферативно изложили учение Святой Церкви о Царствии Божи­ем. А оно, как известно, не от мира сего. Эта истина имеет са­мое прямое отношение к нашей теме. Ведь внешнее благополу­чие или неблагополучие царства не имеют отношения к свя­тости государя. В противном же случае мы вынуждены при­нять правоту царебожнических сект, почитающих в качестве святых Ивана Грозного, Петра Великого, а ныне и Сталина⁴⁴.

    Отказываясь видеть в канонизации князей освящение определенной политики, нельзя, однако, сводить ее всецело к личной праведности. «Церковь чтит в них если не государей, то национальных деятелей, народных вождей. Их обществен­ный (а не только личный) подвиг является социальным выра­жением заповеди любви. Их политика может быть ошибочной, их деятельность в национальном смысле — отрицательной, но Церковь прославляет и неудачников (Всеволод-Гавриил, Ми­хаил Тверской), оценивая не результаты, а намерения, жерт­венную ревность служения. Венцом общественного служения является жертвенная смерть. Герой-воитель всегда готов стать страстотерпцем, высшим выразителем княжеской святости»⁴⁵.

    Мы глубоко ошиблись бы, предположив, что Русская Церковь канонизует в своих святых князьях национальные или политические заслуги. Этому противоречит прежде всего тот факт, что «..в ряду святых князей мы не находим тех, кто боль­ше всего сделал для славы России и для ее единства: <.. .> ни­кого в ряду князей московских⁴⁶, если не считать Даниила Алек­сандровича, местночтимого в построеном им Даниловом мо­настыре, и канонизованного не ранее XVШ или XIX века. Зато Ярославль и Муром дали Церкви святых князей, совершенно не известных летописи и истории. Зато Церковь канонизовала противника Боголюбского — Мстислава и Михаила Тверско­го, соперника Москвы. В любопытном по подробностям ярос­лавском житии святого Феодора Черного мы видим князя, из­гнанного из своего удела, который годы живет в Орде, входит в милость к ханше, женится на ханской дочери и с татарской ратью возвращает свой Ярославский удел. У автора этого жи­тия (монаха Антония, XV в.), гак же, как и у составителя еще более интересного (исторически) жития Петра, царевича Ор­дынского, крестившегося и осевшего на жительство в Ростове, можно видеть даже татарофильскую тенденцию»⁴⁷. И это зако­номерно: «Церковь не канонизует никакой политики — ни московской, ни новгородской, ни татарской; ни имперской, ни либеральной, ни авторитарной, ни объединительной, ни удель­ной. Об этом часто забывают в наше время, когда ищут цер­ковно-политических указаний в житии Александра Невского»⁴⁸.

    В основу канонизации святого государя кладутся его подвиги как христианина, воплотившего в своем трудном слу­жении идеалы, завещанные нам Господом и Спасителем На­шим Иисусом Христом, Царем Вселенной. В этом пример пра­ведных монархов для других христиан, в том числе и для бла­гочестивых мирян и боголюбивых иноков.

 

    ПРИМЕЧАНИЯ:

1. По мнению историка и политолога А.Н. Закатова, нет «ни одного недостатка монархии, который не был бы присущ и республике». Разве мы не видим, как в любой республике образовывается новая «элита», лишенная, однако, присущих старой аристократии представ­лений о чести? Разве не появляются паразитические придворные кру­ги, «семьи», кланы и т.п.? Разве не стремятся республиканские вла­дыки передавать власть, богатство и влияние по наследству? Разве не увлекаются они роскошью на фоне всеобщей нужды и не начина­ют считать свои личные интересы интересами государства? В гораз­до большей степени, чем самые капризные монархи! Все эти недо­статки проистекают из общего человеческого несовершенства. Воп­рос не в наличии грехов и недостатков, а в отношении к ним. Монар­хия — не панацея от зла, но она ориентирована на лечение нравствен­ных и общественных недугов, а не на их защиту и распространение. Некоторые монархисты убеждены, что демократия по определению враждебна монархии. В действительности демократия, или политейя (народовластие, народоправство), согласно учению Аристотеля, яв­ляется одной из форм правления, наряду с монархией (единодержа­вием) и аристократией (властью лучших).

    В жизни ни одна из этих форм не существует в чистом виде. В лю­бом государстве есть сферы, где нельзя обойтись без единовластия и строгой иерархии (например, Вооруженные силы), где необходим элитарный аристократический элемент (Вооруженные силы, здраво­охранение, наука, образование, искусство), и где не избежать широ­кого народного участия (местное самоуправление, организация эко­номической деятельности, то есть все, что касается повседневной жизни большинства граждан)». (Закатов А.Н. Смысл коронации. Электронный ресурс [http://www.proza.ru/2011/02/27/930 ↩

 

    СНОСКИ:

[1] Специально отметим, что «.ответственность монарха перед наро­дом такая же, как ответственность головы перед телом. Голова может принять неправильные решения. Нельзя исключить — даже вредные или гибельные для тела! Но тогда она неизбежно будет страдать и гиб­нуть вместе с телом. И любая голова тысячу раз подумает, прежде чем поступать безответственно. Если же ваше тело оказывается во власти временного менеджера, пусть и избранного лично вами, ему гораздо легче отправить вас на больничную койку или в анатомический театр, чем вашей собственной голове. Огромную роль в обеспечении реаль­ной, а не гипотетической ответственности играет наследственность цар­ской власти. Государь, воспринявший власть от предков и сознающий, что ему предстоит передать ее детям, внукам и правнукам, относится к стране и народу гораздо более ответственнее, чем временщик, даже самый честный и порядочный» (Закатов А.Н. Там же).

[2] Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России. Визан­тийская модель и ее русское переосмысление. М., 1998. Книга посвя­щена отношению светской и духовной власти в России — ключево­му вопросу русской истории. Основное внимание уделено анализу ритуалов поставления главы государства и главы Церкви; показано, что эти ритуалы способствовали возникновению представлений о харизматической природе власти. В книге предлагается принципи­ально новая трактовка целого ряда событий русской истории; одно­временно привлекается материал из византийской и западноевропей­ской церковной истории.

[3] Грабар А. Император в византийском искусстве. М., 2000. Андре Грабар открывает целый пласт византийского искусства — светско­го, официального, единственная тема которого есть император и его власть. В книге рассматривается влияние искусства Древнего Рима, восточных империй на изображения византийских василевсов, сло­жение новых иконографических форм императорского репертуара и их влияние на религиозное искусство, формирование канонов изоб­разительного искусства всего православного мира.

[4] Деруазъе К. О почитании царственных святых в Православной Церкви // Александр Шаргунов, прот. Православная монархия и но­вый мировой порядок М., 1999. С. 178-221.[5] 

[5] Специально отметим с отсылкой на Г.П. Федотова, что «в Гречес­кой Церкви известно почитание святых царей и цариц, преимуществен­но оказавших услуги Православию в борьбе с ересями в эпоху Вселен­ских Соборов. В этой канонизации находит выражение теократичес­кий идеал царского служения. Было бы большим заблуждением ви­деть отражение этого идеала в канонизации русских князей. Русский удельный князь по общественному своему положению никак не мо­жет быть сопоставлен с царем. Его власть ограничена вечем, дружи­ной, церковной иерархией. Он воплощает в себе не столько начало власти, сколько начало служения, являясь политическим, прежде все­го военным, вождем местного мира. Знаменательно: как только Русь усваивает греческий идеал власти и переносит его, вместе с царским титулом, на великих князей московских, так прекращается княжеская святость» // Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1991.

[6] Известно, что у монашествующих есть целый ряд прав, обязанно­стей и наиважнейших полномочий. По логике вещей, они осуществ­ляются именно в церковной общине: это ревностное участие в Боже­ственной литургии, право непосредственно содействовать апостоль­скому служению церковной иерархии или давать советы епископам и государям, когда они об этом просят.

[7] Максим Плякин, иерей. Уставные заметки 4 (17) июля. Электрон­ный ресурс /http://ustavschik.livejournal.com/5330.html/ Дата обраще­ния. 19.09.2012.

[8] Федотов Г.П. Святые Древней Руси (глава «Святые князья»). М., 1991. С. 108.

[9] Отметим, что путь мирян к святости может проходить через реальную жизнь со всеми ее нечистотами. Стать честным бизнес­меном, адвокатом, журналистом, сохранить чистоту в этом слу­чае в некоторых случаях тяжелее, чем сидеть в келье, отгородив­шись от мира.

[10] Антоний Сурожский, митр. Царственное священство мирян. Электронный ресурс. /http://www.mitras.ru/church/ch_15.htm/ Дата обращения 12.10.2012.

[11] Даниил Сысоев. Богословские соблазны монархического движе­ния // Благодатный огонь № 4. То же: Электронный ресурс /http:// adrian-i-natalia.ru/library/239-sisoev-soblazny/ Дата обращения 12.09.2012.

[12] Там же.

[13] Все они отходят на второй план перед величием «первого миряни­на», высочайшая святость которого превосходит, оказывается, всю доселе бывшую на Руси святость: и равноапостольных мирян Влади­мира и Ольги, и сонма благоверных мирян-князей, и Христа ради мирян-юродивых, и преподобных, святителей, праведных, мучеников.

[14] Валкин Г. Царственный страстотерпец или искупитель народа? О правильном почитании святого страстотерпца царя Николая II // Ни­жегородские епархиальные ведомости, № 10, 2008.

[15] Подробнее см.: http://www.raskol.net/content/eres-tsarebozhiya.

[16] В таком контексте можно привести наблюдение (возможно, нуждающееся в уточнении более по фактам, нежели по концеп­ции) зарубежного исследователя К. Деруазье: «Как император-мученик Николай II был оклеветан коммунистами и либеральны­ми историками, так и святой император Юстиниан и святая импе­ратрица Феодора явились жертвами злобной клеветы “Анекдота”, или “Тайной истории” Прокопия. Православная Церковь в своей вдохновленной проницательности не учитывает это, как и другие трудности, с которыми пришлось столкнуться этим благочести­вым правителям — как политического характера в их повторном завоевании Запада, так и богословского в попытках достичь ком­промисса с монофизитами. Так, память святого императора Юс­тиниана и святой императрицы Феодоры отмечается ежегодно 14/ 27 ноября, в один день со святым апостолом Филиппом // Деруазъе К. О почитании царственных святых в Православной Церкви / / Александр Шаргунов, прот. Православная монархия и новый мировой порядок. М., 1999. С. 192.

[17] Традиционный набор обвинений сводится к следующему. Ни­колай II не просто сам отрекся от престола, но и, не обеспечив наследование, вообще уничтожил царскую власть в России как та­ковую. Так что его отречение соответствует не уходу священнос­лужителя на покой, когда сохраняется право служения, и даже не просто снятию с себя сана, но уничтожению самого этого служе­ния в России. Следует также иметь в виду, что христиане, кото­рые отрекались, не выдержав пыток, всегда именовались отпав­шими и в случае их покаяния определялись в разряд кающихся, не допускавшихся определенное время до Евхаристии. Царя же уго­ворили отречься от его первейшей христианской обязанности, и он позднее лишь сожалел об этом как об ошибке, но не как о гре­хе, величайшем для царя. И принес ли он в нем покаяние? Он не только не отменил и не смягчил введенное по протестантскому образцу антиканоническое возглавление и управление Церковью мирянином (императором) и ее фактическую подчиненность обер-прокурорам, царским фаворитам, Распутину, выразившуюся в их вмешательстве в любые, в том числе в чисто внутренние дела, но и усугубил ее угнетенное положение реформами 1905-1906 гг. В результате Русская Церковь оказалась единственной из всех ре­лигиозных объединений, которая по новым законам не получила никаких свобод, так и оставшись государственным «ведомством». Даже царский указ от 17 апреля 1905 г. об «укреплении основ ве­ротерпимости» готовился правительством без какого-либо учас­тия иерархов, Святейшего Синода. Не случайно, митрополит Ве­ниамин (Федченков) восклицал: «Господство государства над Цер­ковью в психологии царских и высших кругов действительно было к общему горю» (На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 139). ↩

[18] Первый Помазанник Божий на Русском Троне // Опричнина. №5. Электронный ресурс / http://oprichnina.chat.ru/opr5/5_3.html/ Дата обращения 12.09.2012.

[19] Козлов Н. Царь и священник // Опричный листок. № 60. С. 4. По­добную мысль высказывает и Жанна Бичевская в одной из радиопе­редач «От сердца к сердцу».

[20] Болотин Л. Земная икона Царства Небесного // Царь-Град, № 1. Размещено на сайте Санкт-Петербургского опричного братства. Элек­тронный ресурс /http://www.oprichnina.chat.ru/tg1/tg1_8.html/ Дата обращения 12. 09. 2012.

[21] Козлов Н. Царь и священник. С. 4.

[22] Валкин Г. Царственный страстотерпец или искупитель народа? О правильном почитании святого страстотерпца царя Николая II // Нижегородские епархиальные ведомости, № 10, 2008.

[23] Кноре Б.К. Опричный мистицизм в религиозных практиках царебожничества // Религиозные практики в современной России: Сб. статей / Под ред. К. Русселе, А. Агаджаняна. М., 2006. Вып. 3. Новые материалы и исследования по истории русской культуры. С. 389.

[24] Филарет (Дроздов), митр. Христианское учение о царской власти и обязанностях верноподданных. М., 1901. С. 31.

[25] Там же. С. 33.

[26] См.: ЗакатовА.Н. О христианской политической системе. Элект­ронный ресурс /http://www.proza.ru/2011/06/07/1275 / Дата обраще­ния 13.10.2012.

[27] Сергий, архим. О подвиге царского служения. Произнесено в Нов­городском Софийском Соборе за литургией 6 декабря 1908 г. // «Нов­городские епархиальные ведомости», № 51-52, 1908.

[28] Ниже мы подробнее рассмотрим частые аспекты.

[29] Крылов А.Н. Великая княгиня Мария Владимировна: «Я не за­нимаюсь политикой» // Российские вести, № 30 (1785), 2005, 31 августа — 6 сентября.

[30]  Закатов А.Н. Смысл коронации. Электронный ресурс /http:// www.proza.ru/2011/02/27/930/ Дата обращения 10.2012

[31] Память святых Маркиана и Пульхерии празднуется в один день, 17 февраля / 2 марта.

[32] Деруазъе К. О почитании царственных святых в Православной Церкви. Электронный ресурс /http://www.moral.ru/Monarch.htm/ Дата обращения 14.09.2012.

[33] Федотов Г.П. Указ соч. Святые древней Руси.

[34] Солдаткина Я.В. Царя Давида и всю кротость его. Электронный ресурс http://jaseneva.livejournal.com/2008/09/14/ Дата обращения 12.10.2012

[35] Примером такой критики может послужить (в рамках статьи не будем судить о правомочности сего суждения) мнение известного монархиста и богослова генерала А. А. Киреева, который дал следу­ющую оценку этим реформам императора: «Царь не видит, не пони­мает того глубокого изменения, которое его законы о равноправнос­ти в вере внесли в нашу жизнь. Он смешал равноправность с свобо­дой. Против свободы никто не возражает, но равноправность в про­паганде совершенно иное дело» (Дневник А.А. Киреева. Цит. по: Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее деся­тилетие существования самодержавия в России. СПб. 1996. С. 315).

[36] «Давайте зададимся вопросом: соответствует ли православному монархическому принципу религиозно-нравственное состояние на­шего сегодняшнего общества? Ведь если бы монархия сегодня ка­ким-то чудом была восстановлена и если бы, сохрани Бог, царь допу­стил какую-нибудь ошибку, то в него полетели бы помидоры и тух­лые яйца так же, как в какого-нибудь нерадивого градоначальника. Ныне у людей нет пиетета к монархии как к священной институции, и поэтому на данный момент нашему нравственному состоянию мо­нархия не соответствует. Я очень хотел бы, чтобы нравственное со­стояние нашего общества восстановилось, дабы однажды, может быть, действительно явилась у нас православная монархия», — так говорил митрополит Кирилл, будущий Патриарх, в интервью радио­станции «Маяк». Цит. по: Какие взгляды у Митрополита Кирил­ла? — М., 2009. С. 51-52. Некоторые стараются интерпретировать слова Святейшего иерарха так, что подлинная монархия якобы воз­можна только в совершенном обществе, состоящем чуть ли не из одних святых. Это, конечно же, лукавое искажение мысли Предстоя­теля нашей Церкви. Если бы всеобщая святость была возможна, то исчезла бы нужда в земном государстве. Просто наступило бы Цар­ствие Божие. Но этого не будет до Страшного Суда» // Закатов А.Н. О христианской политической системе. Электронный ресурс [http:// www.proza.ru/2011/06/07/1275

[37] Закатов А.Н. Смысл коронации // Жизнь за Царя, 1996, 28 февра­ля, 3 июня, 28 августа, 30 октября, № 5-6 (14-15); 9-10 (18-19).

[38] Федотов Г.П. Святые Древней Руси… С. 91.

[39] Деруазъе К. О почитании царственных святых в Православной Церкви // Александр Шаргунов, прот. Православная монархия и но­вый мировой порядок. М., 1999. С. 185.

[40] Там же. С. 189.

[41] Там же. С. 199.

[42] Представительница и покровительница старшей ныне ветви Гру­зинского царственного дома — рода Багратионов-Мухранских, из которого вышла, в частности, и российская великая княгиня Леони­да Георгиевна Романова.

[43] Очень странно, что в число их фаворитов не попали императрица Екатерина II, ее правнук, царь-освободитель Александр II, и госу­дарь Александр III, при которых Российская империя достигала пика своего могущества.

[44] Федотов Г.П. Святые Древней Руси… С. 104.

[45] Здесь Г.П. Федотов неточен. К лику святых причислен второй Царь всея Руси, благоверный Феодор Иоаннович, сын и приемник Иоанна Грозного.

[46] Федотов Г.П. Святые Древней Руси… С. 103.

[47] Там же.

 

 

Источник: сайт «Отдлел внешних церковных связей Московского Патриархата»

                             Опубликовано в журнале «Церковь и время» № 63

Журнал «Церковь и время». № 2 (63) 2013